После этого спрашиваю, как нам должно оценять критику «Отечественных записок», как могут они справедливо оценять достоинства русских писателей и переводчиков и, наконец, какое достоинство имеют толстые, в сорок печатных листов, книжки журнала? Отвечать предоставляем самому издателю «Отечественных записок». Знаем только, что таким переводом можно набрать сто листов в месяц. Господа читатели русских журналов! Обращаемся к вам и спрашиваем вас только об одном: неужели это вам нравится и неужели вы понимаете что-либо в этих переводах?
Характерно, что разбирает Булгарин лишь самое начало книги Шатобриана; дальше он в своих сопоставлениях с оригиналом не пошел, для нападок на журнал Краевского ему хватило разбора этих первых строк. Зато сетовать на скверное качество переводов «Отечественных записок» – уже без конкретных примеров – Булгарин продолжал и позже, утверждая, что в этом журнале «Шатобриана, например, так переводят, что если б Шатобриан встал из могилы и узнал, что и как заставляют его говорить перед русскою публикою, то вторично слег бы в могилу» (1849. № 108. 18 мая).
Тем не менее, каковы бы ни были мотивы Булгарина, его разборы могут служить прекрасным пособием для переводчиков, среди прочего потому, что он не просто аргументирует свои замечания, но и помещает рядом с переводом оригинальный текст. Так же он поступает и когда приводит в собственных статьях цитаты из французского автора.
Например, он дает в своем переводе большую «культурологическую» цитату – «свидетельство умного г. Верона» из книги «Mémoires d’un bourgeois de Paris» («Записки парижского буржуа»; кстати, название Булгарин, в виде исключения, приводит без перевода):
После 1830 года ‹…› нерадивость возникла в одежде, в нравах и даже в языке: стали жить, как говорится, нараспашку! Новословие[352] (néologisme) вошло в язык. Школьному юношеству и простому народу понравилась странная мысль сделать переворот во французском народном танце, и они заменили в старинном гавоте (gavotte) отцов наших движения закругленные, красивые, медленно развиваемые, каким-то неистовым прыганьем, непочтительным и непристойным, и стали называть словом, приноровленным к делу, le chahut. Выдумали даже глагол chahuter (вместо танцевать)! Маскарады в театре Разнообразностей (théâtre des Variétés) вошли в моду после 1830 года. Появились костюмы, изобретенные расстроенным воображением, самые небрежные, шутовские для мужчин и женщин, костюм выгрузчиков леса или дров из барок (débardeurs), более для женского, нежели для мужского переодеванья! (1855. № 70. 2 апр.).
