.
Однако письмо это в «Северной пчеле» так и не появилось. Г. Б. Бернандт полагал, что «редактор-издатель газеты Булгарин прекратил печатание статьи Одоевского» как «шедшей вразрез с мнением реакционных кругов»[260]. Но серьезных оснований для подобного утверждения нет: в статьях Одоевского не было ничего, что шло бы вразрез с мнением «реакционных» (читай – властных) кругов. Тем более, что через полтора месяца статья Одоевского об опере Глинки все же появилась в печати. Но не в «Северной пчеле», а в «Литературных прибавлениях к Русскому инвалиду»[261], издаваемых в ту пору А. А. Краевским, соперником Булгарина и Греча по журнальному и газетному делу. Вряд ли текст этой статьи кардинальным образом отличался от того, что Одоевский планировал опубликовать в «Северной пчеле». Но если и так, то этот, предположительно новый, текст Краевский должен был согласовать с цензурой, и раз текст был опубликован – стало быть, написан он был с учетом замечаний цензуры, т. е. мнения тех самых «реакционных» кругов.
В «Северной пчеле» в декабре 1836 г. разговор о «Жизни за царя» все же продолжился. Но уже с новым участником – Булгариным.
Таким образом, к моменту публикации булгаринской статьи Глинке уже были известны три работы об опере «Жизнь за царя»: Мельгунова, Одоевского и Неверова. С авторами каждой из них он был хорошо знаком. К написанию текстов был в той или иной мере причастен. Однако в «Записках» ни об одной из этих трех статей не вспомнил в отличие от статьи Булгарина.
С Булгариным Глинка также был знаком, но в первой половине 1830-х годов явно не приятельствовал. Как вспоминал сам музыкант, коротко они сошлись «около 1840 или 1841 года», встречаясь часто у Нестора Кукольника. Тогда-то и оказались «на дружеской ноге и даже на “ты”»[262].
В 1830-е гг., в «предсусанинскую пору», все было иначе. Тем более, что и социальный статус, и культурный вес, и репутация в обществе у Глинки и у Булгарина были в то время явно неравнозначными. И дело здесь заключалось не только в разнице возраста.
Ровесник Одоевского и Мельгунова, Глинка, едва перешагнувший тридцатилетний рубеж, воспринимался в обществе как начинающий композитор-аматёр, достаточно известный среди музыкантов-любителей и в аристократических салонах, человек, настойчиво старающийся найти свое место под солнцем, но окончательно еще не определившийся в своих желаниях, не осознавший в полной мере свой творческий потенциал и, что немаловажно, не получивший признания у широкой публики.
