Ротманн: Этот хлеб, преломленный мною, есть плоть Христова, это вино, которым я окропил его, есть кровь Христова. И потому это — единственное и истинное причастие, которое Господь разделил на тайной вечере со своими учениками. Подойдите, протестанты, вкусите плоти Христовой, испейте крови Христовой, станьте его учениками.
Католики и протестанты-радикалы причащаются — каждая группа по-своему. Протестанты-консерваторы колеблются и, хотя не причащаются, приближаются к католикам.
Книппердолинк (обращаясь к Фон дер Вику): Называете себя протестантами, именуете себя лютеранами, но теперь я вижу, что вам милее католики, к ним вы склоняетесь, к ним тяготеете. Вы уже предали нас в помыслах своих — берегитесь же Божьей кары, если измените и деяниями.
Хор радикалов: Мы — ученики Господа, и отныне в наши руки вверена власть взвешивать, сосчитывать и разделять. А потому запомните — гнев Господень станет нашим гневом, и во имя Его судить станем мы.
Хор консерваторов: Такая самонадеянность вас погубит, от такой гордыни обретете вы вторую и вечную смерть.
Хор католиков: Присоединяйтесь к нам, вместе противостанем тем, кто тщится разрушить Церковь Христову. Изгоним из города дерзновенных и наглых нарушителей долга, извратителей учения, лжетолкователей слова Божия.
Хор католиков и Консерваторов: Вон! Вон!
Ротманн: Если хотите войны, то считайте, что вы её получили.
В руках людей из обеих противоборствующих групп появляется оружие. Кровопролитие кажется неизбежным, но в последнюю минуту из толпы появляется Женщина с ребенком на руках.
Женщина: Вы все — вложите мечи в ножны! Я пришла сюда окрестить мое новорожденное дитя. И не кровью, но водой должно окропить его голову, где косточки ещё так хрупки и податливы. Для него ещё так нескоро придет время хлеба и вина, его уста знают пока лишь вкус молока из моей груди, и запах его не отличен ещё от запаха моего тела. (Обращаясь к Ротманну.) Окрести его — и это будет так, словно я свершила таинство вторично.
Ротманн: Тебя я готов был бы окрестить, если бы твоя вера заслуживала этого. Но сына твоего — нет!
Женщина: Почему?
Ротманн: Потому что у новорожденного младенца нет ещё ни разума, ни веры.
Женщина: На моей памяти, на памяти моих дедов и прадедов — всегда обряд крещения совершали над новорожденными.
Ротманн: С моего отказа начнется иная память. Забудется все, что зналось, и дух наш станет чистой страницей, на которой рука Господа начертает Его имя — то, которое мы никогда не сможем прочесть, но пронесем в себе, как Его живое присутствие.
