— Он долго терпел.
— Это вы уж бросьте — терпел… Била она его, что ли?
— Где нет любви, там всегда терпят.
— Допустим, но любовь — это же не что-то абстрактное, оторванное от грешной земли, она порождается образами, действиями, которые вызывают определенные эмоции. Если они соединяли свои судьбы, то делали это не с завязанными глазами, стало быть, что-то таилось в каждом из них, что влекло друг к другу, другое дело, что после кто-то расстроил эту гармонию чувств, и речь идет о том, чтобы их восстановить. Помочь восстановить гармонию! Проявить мгновенный героизм, ну, к примеру, пойти в загс даже с нелюбимым — это не так уж трудно, но речь идет о том, чтобы остаться подлинным героем на всю жизнь.
— Ой, подайте скорее ведерко, не то расплескаю… Героизм… а ради чего?
Иван Иванович подумал и проговорил:
— Между прочим, а почему мы не занимаемся психологией брака? Есть психология педагогическая, спортивная, военная. Неужели семья настолько простой механизм, что не требует серьезной научной разработки?
— А зачем? — засмеялся Кирилл Михайлович. — Соберутся бабы у колодца или на скамейке у ворот и походя разрешат все семейные проблемы. Подумаешь…
— В американской средней школе, представьте себе, девушки проходят курс умения нравиться.
— Я в этом, Семен Иосифович, не вижу ничего смешного.
— Оставьте, ради бога, что же мы, дрессировать девушек начнем, учить их, как подмигивать хлопцам?
— Дело не в подмигивании…
— Забавный вы, Кирилл Михайлович.
Забавным быть не трудно, ответил мысленно Василий Петрович, слышавший издали этот разговор, надо только предложить то, чего до сих пор не было, новое всегда кажется странным и смешным, изобретатели всегда смешили сытых обывателей, и ученые смешили солидных и умных всепонимающих людей. А смешные потом оказывались гениями.
Семен Иосифович оставил коллег, он свернул на боковую аллею, осмотрел привядшие кусты агруса, и вид у него стал озабоченным. Он был недоволен тем, что люди живут плохо, и он должен был вмешиваться в их жизнь, налаживать ее, а часто и сам не знал, как ее налаживать — эту чужую жизнь. Она чертовски сложна, ее не измеришь сантиметром, не отсечешь лишнее. И все же он как-то делал это, иногда копался в ней, как в отказавшем вдруг телевизоре, выстукивал, подвинчивал, сглаживал — копался вслепую. И бывали случаи, правда не частые, когда чужая жизнь налаживалась — что-то самое нужное подправил, попал в самую точку, и она пошла. Хромала она или шла более-менее ровно — это уже другое дело, главное — шла. Нет, человек — не телевизор! Только хвастун может сказать: я знаю абсолютно точно, где беда. Сегодня Семен Иосифович нервничал еще и потому, что его ждали неотложные дела по подсобному хозяйству: надо договориться с ремонтной конторой о строительстве нового свинарника, заказать крольчатник (и на кой черт он согласился взять на свою голову еще и эту мороку!)… Ведь он вынужден был здесь тратить время на то, что никакими планами не предусматривалось. Вынужден! Потому что речь шла о справедливости.
