(«…Кони вихрем, спицы в колесах смешались в один гладкий круг, только дрогнула дорога, да вскрикнул в испуге остановившийся пешеход — и вон она понеслась, донеслась, понеслась!.. И вон уже видно вдали, как что-то пылит и сверлит воздух. Не так ли и ты, Русь?..»
Н. В. Гоголь)
В канавах жабы… Если ударить — опрокинется, показывая желтое брюшко. Не бей жаб! А зачем лезут на глаза? Не стой на виду, Василий Петрович, иди в свое индивидуальное болото и живи как знаешь, изменяй — в своем болоте. Там нет правил, там все без ограничений. Где двое — там рамки, ограничение свободы ради любви, любовь сильнее всего. Семейная жизнь — ограничения ради продолжения самой жизни.
— Пора бы начинать.
— Семен Иосифович почему-то запаздывает.
— Задерживается.
Что, собственно, я могу сказать? Товарищи, я глубоко раскаиваюсь, не нахожу слов. Поверьте, я не могу без нее. Не мо-гу! А семьи у меня нету вот уже несколько лет. И наконец…
— Здравствуйте, товарищи, извините, что немного задержался… Не мог…
Семен Иосифович с улыбкой Джоконды прошел к своему месту, — если даже он бывал в командировках, на его кресло никто не садился. Оно перешло к нему как бы в наследство от его предшественника, директора — так с тех пор и пошло по традиции.
— Ну как? — спросил, пристально оглядывая сидевших.
Все ответили, что хорошо, только Василий Петрович промолчал, и это было понятно, и только хмурому виду Ивана Ивановича трудно было найти объяснение.
— А с тобой что? Здоров ли?
— Брось ты, — отмахнулся Иван Иванович. — Мы уже давно не маленькие. Просто, плохо спал.
Семен Иосифович недовольно покачал головой и значительно вздохнул, дескать, ничего с тобой не поделаешь. Потом сказал, обращаясь ко всем, что человек должен хорошо высыпаться, потому что сон — самое главное: если человек не выспится, то из него плохой работник. И вообще, продолжал он, надо себя беречь, так как для строительства нового мира нужны люди здоровые, бодрые, с комсомольским огоньком.
— Однако вы, Семен Иосифович, не очень себя бережете. Мой муж идет с третьей смены, а у вас свет в окнах горит, — сказала Анна Андреевна.
— Командир должен последним ложиться, а первым вставать, — ответил он, улыбнувшись, но, увидев сидевшую в углу Ларису Николаевну, нахмурился. — А у вас отчего глаза грустные?
— Да вы не беспокойтесь, Семен Иосифович.
— Как это так — не беспокойтесь?
— Муж у нее заболел, а в больнице мест нету.
— Вот видите! Надо сказать, а она заладила: не беспокойтесь! Да для чего же я здесь, в конце концов? И какой же из вас работник, в конце концов, если в доме беда?
