– Высказалась я совершенно ясно, и вы можете быть уверены, что если ваше лечение воскресит эти скелеты и мумии, то я, конечно, скажу «слава Богу», но в то же время вы не можете не понимать, что я всю жизнь буду глубоко несчастна.
Я долго смотрел на нее и рассмеялся:
– Какой вы тонкий дипломат, Тамара, да вы совершенный дипломат.
– Да, да мой голубчик, если на моей совести и есть что-нибудь, то зачем это высказывать? Я только женщина, вы – совсем другое дело: вы бесстрашны, точно закованы в железо, и вас ничто не страшит. Идти за таким сильным человеком так приятно одинокой, слабой женщине.
Слушая ее, я не замечал тоненьких сетей, которыми она опутывала маленького божка в моей груди, называемого самообожанием: мне было так приятно ловить из ее хорошеньких уст эхо моего собственного мнения о своей особе и в особенности о том, что я человек с железной волей.
– Хорошо, Тамара, но меня смущает одно: ваша падчерица – славная девушка, и я боюсь, что вам жаль ее…
– Жаль ее!.. – Она внезапно поднялась с места и в черных глазах ее вспыхнуло пламя. – Я уже вам говорила, что после последнего печального события она стала совершенно невозможной. Она так смотрит на меня, точно на дне души моей видит что-то, и смотрит с тихой улыбкой, какой-то странной и удивительно печальной. Знаете ли, если бы из ее глаз исходили молнии и жгли мое сердце, мне было бы легче, нежели этот невыносимый свет…
«Ага, тебя мучает совесть! Подожди, то ли еще будет. Ты моя, моя, положительно моя…» – думал я в это время и стал делать вокруг нее маленькие шажки, точно злой дух, обводящий свой жертву волшебным кругом.
– Что с вами? – воскликнула она в испуге, пораженная выражением моего лица.
– Ничего, – проговорил я, овладев собой.
– Я содрогаюсь от ее взоров, и знаете ли, мгновениями меня охватывают настоящие порывы ненависти…
– Как вы можете ненавидеть, вы… вы!..
– Вы меня не понимаете. Мне просто хочется засмеяться ей в лицо и высказать ей, как она глупа… О, клянусь вам, не Богом, конечно, вы отрицаете Его, и я полагаю, знать, что там есть Судия, как это страшно теперь…
– Правда, да, да, страшно.
– Клянусь этими звездами, луной, что смотрит на наш мир, до похорон бедного мальчика я не чувствовала себя в таком смятении… Ты поднял бурю в душе моей, и потом эта смерть бурю эту превратила в пламя, и мой мозг и сердце охвачены им. Как это странно, право, мне все кажется, что, если бы дочь моего мужа не имела возможности смотреть на меня так укоризненно-печально, мои тревоги совершенно оставили бы меня… Я убеждена, совершенно убеждена в необходимости идти вперед…
