«В телефонном разговоре я Вас обманул, так как не ожидал поставленного вопроса».
Павлов был разгневан не на шутку, вкатил выговоры всем принимавшим участие в моей травле, включая Ивонина. А мне эта ситуация с досье в конечном итоге сыграла на руку. Считая меня несправедливо обиженным, в министерстве постепенно изменили свое отношение к моим встречам с Фишером. Третьи наши переговоры, которые состоялись в Вашингтоне, прошли довольно продуктивно. Во встрече участвовал Кампоманес, мы выработали условия и практически обо всем договорились. Единственное, в чем никак не могли сойтись, – это в названии матча. Бобби настаивал на заголовке «Матч на звание абсолютного чемпиона мира по шахматам среди профессионалов». Мне такое название казалось довольно странным. Я считал очевидным, что мы оба уже являемся безусловными чемпионами и, конечно же, бесспорными профессионалами, но я мог бы согласиться с предложением Фишера, если бы не одно существенное «но»: Советский Союз в то время никаких профессионалов в спорте не признавал категорически, и матч с подобным названием мне бы не позволили сыграть никогда и ни за что. Понимая это, я предложил Фишеру подписать все, о чем договорились, и не заострять внимание на названии, которое можно было бы придумать потом. Обрадованный Кампоманес уже привел нас в посольство Филиппин в Вашингтоне, секретарь отпечатала все бумаги, мы буквально держали ручки, готовые скрепить подписями все договоренности, но в последний момент Бобби отыграл назад, заявив, что подписывать договор он будет только тогда, когда будут достигнуты соглашения по всем пунктам. Не знаю, имели ли на самом деле для Фишера значение все эти тонкости или он просто воспользовался аргументом для того, чтобы отложить решение вопроса еще на какое-то время. Но вышло так, что решение отложилось навсегда. Наступал семьдесят восьмой год, и мне предстоял не менее, а возможно и более важный матч, чем игра с Фишером, а проводить две наисерьезнейшие встречи практически без перерыва я не мог, да и не хотел.
Итак, в семьдесят восьмом году Корчной стал претендентом на звание чемпиона мира, и шахматное сообщество застыло в напряженном ожидании матча советского победителя и диссидента. Я не могу утверждать, что личность соперника не имеет для шахматиста абсолютно никакого значения, но и решающей нагрузки, во всяком случае для меня, она точно не несет. Ты садишься за стол, во‐первых, ради самой игры, а во‐вторых, ради победы, хотя эти причины можно легко поменять местами. А кто сидит напротив – какая разница. Ты хочешь победить любого достойного соперника, независимо от того, какую страну он представляет. Но в случае с Виктором, безусловно, сложно было полностью отстраниться от буквально окутывающего меня со всех сторон наваждения особой важности этой победы. Сложно оставаться просто Анатолием Карповым, когда каждая газета, каждый эфир, посвященный будущему матчу, делает из тебя карающую руку, должную в очередной раз продемонстрировать всему миру, что Советский Союз быстрее, выше, сильнее.
