Саломи | страница 56



К учителю подвели пристава и старшину.

Лицо пристава было белее бумаги в руках оратора, а губы дрожали мелкой, противной дрожью.

Старшина стремился хотя бы внешне сохранять спокойствие, но и его растерянность выдавали бегающие из стороны в сторону глаза.

Кто-то из горожан подошел к приставу и снял с него шашку, а потом протянул руку к старшине.

— Не трогай мою шашку! — прерывающимся голосом сказал Лексо. — Она досталась мне от моих предков, и я ее никому не отдам. Я, как и все вы, вышел из народа. Какой же я вам враг?

— Не верьте ему! — резко оборвал старшину учитель. — Это злобный пес из царской псарни. Отнимите у него и шашку, и кинжал, и револьвер! Их обоих нужно посадить в подвал, а там посмотрим, как с ними быть дальше…

Крестьяне не верили своим глазам.

Шутка ли: всесильный пристав и всемогущий старшина, словно арестанты, заперты в подвале!

Одни плакали от радости, другие — пели, третьи — плясали…

САЛОМИ

Нынче утром, как только пропели первые петухи, началась тревога:

— Подходят меньшевистские войска! Скорее в Северную Осетию!

Все село поднялось, как потревоженный муравейник. Одни запрягали лошадей, другие седлали их. Со всех сторон слышались крики, плач, ругань…

— Погубили нас, погубили, — твердили одни.

Но другие успокаивали:

— Скоро вернемся сюда. Отберем у помещиков наш скот, наши земли, свободными станем и своими руками будем строить новую жизнь.

Были семьи, которые бросали все свое имущество, а были и такие, что увозили все до последней иголки.

Саломи — вдова. Одна, с двумя маленькими, беспомощными девочками, она тоже собралась в путь. Связала в узел постельное белье, положила в переметную суму кукурузные лепешки и соль, не забыла прихватить маленький кувшинчик для воды. Но везти свои пожитки ей не на чем: лошади в хозяйстве не было.

Саломи со своими девочками ушла с первой партией беженцев…

Старшая, двенадцатилетняя Мелани, понимая, какая опасность грозит им, безропотно шагала, стараясь не отстать от взрослых. На ее худеньком плечике висела переметная сума с едой и кувшинчиком для воды.

Но младшей Сопи было только восемь лет, и она не понимала, что происходит, и удивлялась всему. «Что случилось? — думала она. — Куда мы бежим?»

И вот уже который раз она дергала мать за подол и спрашивала:

— Куда мы идем, нана[3]? А зачем идем, зачем?

Мать с большим узлом на спине шла торопливо, боясь отстать от своих односельчан. И каждый раз на вопросы девочки она отвечала одно и то же: