Его крику никто не ответил. Тогда он вынул трубку изо рта, опять крикнул:
— Эй, Батраз, сын героя Годаха! Я тебе кричу! Наши долги посчитать надо! Иди сюда!
Долго ответа не было, но потом услышал кричавший:
— Что делаешь, Кавдын? Зачем беду ищешь? Лучше бы оставил задуманное.
Это у стога говорил двадцатилетний Батраз. Длинными вилами он бросал сено десятилетнему брату.
— Сын Годаха! — крикнул опять Кавдын. — Я сюда с тобой не разговаривать пришел!.. Если есть у тебя хоть немного отцовской крови, иди, не то я сам к тебе приду.
Батраз пошел к Кавдыну:
— Иду, Кавдын, но, кроме кинжала, у меня ничего нет.
— Иди! Я тоже кинжалом драться буду!
Поднялся на холм Кавдын и бросил винтовку наземь.
Батраз приближается, Кавдын идет ему навстречу. Тихо подходит, говорит тихо:
— Пятнадцать лет была у меня на сердце одна радость: ты таким красивым, сильным и храбрым рос. Ничтожного человека к чему убивать?.. Этим я свою месть не освободил бы. Пятнадцать лет я ждал, пока ты вырастешь… Теперь подошло это время…
Оба обнажили кинжалы.
Батраз понимал, что он вышел на смертный бой, и жизнь свою дешево отдавать не хотел. Кавдын же таил в сердце погибшую жизнь. Перед глазами вставал его старый враг — Годах.
Недолго тянулся бой. Враги вместе ударили. Батраз целился в живот, но кинжал упал и воткнулся в землю. Кавдын так рассек Батразу правую руку, что она повисла.
— Потихоньку убиваю, Батраз, — сказал Кавдын.
Едва лишь Батраз схватил кинжал левой рукой — по левой руке получил второй удар. Она тоже повисла. Юношеская сила и ловкость не пропали еще у Кавдына. Он махнул кинжалом над левой скулой Батраза — ухо упало на зеленую траву.
Тогда застонал Батраз. Вновь стиснул он правой рукой кинжал, но уже ослаб — чуть царапнул только Кавдына.
Кавдын кольнул — острие кинжала выскочило из спины Батраза. Упал Батраз, перевернулся в глубокой нескошенной траве, — и Кавдын отсек голову юноши и положил ее на его грудь.
Точно от рубки леса устал, — отдохнуть решил Кавдын: присел на холмике, набил трубку, закурил. Дым выпускает и о своей жизни думает. Дни — с тех пор как себя помнит — словно листья перед ним кружатся. Поздно вставал, когда маленький был… Солнце уже высоко взойдет… Выходит, протирая глаза… «Умойся, я дам тебе теплого молока», — скажет, бывало, мать. В теплое молоко кукурузный чурек накрошит. Как тогда вкусно казалось… Вдруг детские голоса доносятся — бежишь на улицу, оставив чашку.
Как хороши были «праздники урожая». Обходят дома молодые ребята, собирают в мешки подношения хозяев, несут в поле, пируют там. Как будто большие, по старшинству рассаживались. Тосты говорили. Песни пели.
