Видимо, он жил с чувством постоянной обиды на отца и мать. Почему? Потому что не получил от них достаточно тепла, что они не уделили ему достаточно времени, не утолили детскую потребность в близости?
Этот первый фельетон понравился редакторам и читателям. Генрика попросили написать еще. В следующей юмореске он вновь занялся вопросом отношения родителей к потомству, вступая в спор с некой дамой, которую пытался убедить, что «невозможно хорошо воспитывать детей, не просмотрев ни одной книги по педагогике»{72}. Она – мать – утверждала, что важнее всего родительский инстинкт, он – теоретик материнства – считал ее идиоткой. Читателям и в голову не приходило, что их ментору восемнадцать лет, что у него низкие оценки по алгебре и он боится, что не перейдет в следующий класс.
Генрик не ограничивался одними лишь педагогическими проблемами. Его интересовали и другие темы. Не так уж остроумны его насмешки над заботами девушек на выданье, над женской природой, супружескими размолвками, бесстыдством парочек, воркующих вечерами в Саксонском саду, неудобствами загородной местности. Видно, что он понятия не имел обо всем этом. И тем не менее, печатаясь все чаще, он формировал собственный стиль – лапидарный, самоироничный.
«Кольце. Юмористическо-сатирический иллюстрированный еженедельник» пользовался большой популярностью среди варшавян, хотя уровень этой развлекательной газеты порой снижался до предела. Как и всегда, облик еженедельника зависел от сменявших друг друга издателей. Если их интересовала главным образом прибыль – они искали себе нетребовательных читателей, поставляя им тривиальное чтиво. Если редактором становился человек более высоких стремлений, он приглашал к сотрудничеству таких авторов, как Болеслав Прус, Клеменс Юноша-Шанявский, Виктор Гомулицкий. Большую художественную и историческую ценность представляли иллюстрации, прежде всего работы Францишека Костшевского.
На тот момент, когда сотрудником журнала стал гимназист «Ген.», еженедельник переживал тяжелые времена, но идеологические тезисы, изложенные в обращении редакции, обнадеживали читателя:
Сатира и юмор, бичевание пороков и нелепостей, а также здоровый смех – вот наш девиз. Мы не видим ни аристократов, ни демократов, знать не знаем ни евреев, ни антисемитов, для нас существуют только люди, которые поступают разумно или глупо, честно или недостойно{73}.
Такая программа подходила гордому юноше. Показательно, что в молодости он не занимался еврейской проблематикой, так часто появлявшейся в прессе тех лет. И, в отличие от отца, он не печатался в еврейских журналах. Генрик считал себя представителем польской культуры, не ощущал связи со своими корнями и морального долга писать на еврейскую тему. Слог его становился все лучше. Деньги, которые платила редакция, значительно пополняли семейный бюджет, поэтому он много писал.
