12 мая 1910 года был куплен участок на Крохмальной, 92, возле Карольковой. Он стоил двадцать четыре тысячи рублей. Дом проектировал варшавский архитектор Генрик Штифельман. Члены комиссии следили за тем, чтобы проект соответствовал их требованиям. Помещение должно быть удобным для жизни большой группы детей и для контроля над ними, но контроля дружеского, а не такого сурового, как в бараках или в тюрьме. Никаких решеток и засовов. Беспрепятственный контакт с внешним миром: семьей и гостями из города. 14 июня 1910 года был заложен краеугольный камень постройки.
В 1910 году Доктор на пару месяцев уехал в Париж, чтобы углубить свое медицинское образование, и в Лондон, чтобы посмотреть, как функционируют тамошние воспитательные учреждения. Особенно его впечатлила поездка в Форест-Хилл, пригород Лондона, где находились два детских дома – для девочек и для мальчиков. Позже в виленском журнале он с восторгом описывал красоты городка, его парки, плавательные бассейны, школы на свежем воздухе и домики среди зелени, где жили дети-сироты, которых готовили к самостоятельной жизни путем обучения и труда в частных ремесленных мастерских.
Во время той вдохновенной поездки он принял окончательное решение насчет личной жизни. Через много лет, в 1937 году, он написал в Палестину своему другу Метеку Зильберталю:
Я помню ту минуту, когда решил, что не буду создавать собственный дом. Это было в парке возле Лондона. Раб не имеет права заводить детей. Польский еврей на царской территории. И сразу же почувствовал, что будто бы убиваю самого себя. С силой и мощью я прожил жизнь, на вид беспорядочную, одинокую и отчужденную. Сыном мне стала идея служения ребенку и его делу. Казалось бы, я проиграл{136}.
На момент принятия выбора, которому он остался верен до конца, Генрику было тридцать три года. Произошел ли какой-то решающий разговор между ним и панной Стефой после его возвращения? Об этом ничего не известно. Они никому не рассказывали. Никого не обременяли своими личными делами. Он переехал на Крохмальную. Она решила покинуть родительский дом и тоже поселиться с детьми в новом доме.
Теперь важнее всего были совещания с архитектором, согласование мельчайших деталей, изменения, поправки. Позднее Генрик писал:
Год постройки Дома сирот был знаменательным годом. Никогда еще я так хорошо не понимал молитву труда и красоту реального действия. Сегодняшний квадратик на плане на бумаге назавтра преображался в зал, комнату, коридор. Я, привыкший к спорам о взглядах, принципах, убеждениях, здесь был свидетелем строительства. Каждая мимолетная мысль была указанием для ремесленника, который воплощал ее навсегда
