Я приехала за день до них. Аэропорт Шарль-де-Голль, вывески, автоматы, даже валюта – все изменилось. Я осознала это как раз вовремя, чтобы помочь еще более потерянному канадцу сесть на тот же поезд в город, что и я. Его друзья снимают квартиру, объяснил он. Он приехал сюда всего на три дня, а потом отправится в Амстердам и Лондон.
«За три дня я смогу составить довольно хорошее представление о Париже, верно?» – спросил он. Его звали Жерар, он работал в финансовой сфере и носил изящные итальянские кожаные туфли каштанового цвета.
«А чем ты занимаешься?»
«Я писательница».
Он поднял брови и кивнул, как бы говоря: «touché».
«Пишу о вязании».
Теперь он смеялся: «Ну, по крайней мере, ты пишешь».
Но тут поезд прибыл на его остановку, я пожелала ему прекрасно провести эти три дня, и он ушел.
Когда я пересаживалась с пригородного поезда на метро, моя сенсорная память проснулась.
Я узнала в воздухе сладкий запах слегка подгоревшей смолы, едва уловимое предупреждение, сопровождаемое шшш-бум закрывающихся и запирающихся дверей поезда. В переходе метро играли музыканты – перуанские свирели, скрипка, электрогитара. Двое молодых людей запрыгнули в вагон, когда двери уже закрывались, и начали наигрывать жизнерадостную мелодию на аккордеоне и саксофоне.
Я десятилетиями избегала Франции, как отвергнутая возлюбленная.
Кое-что изменилось. Исчезли крошечные газетные киоски, которые раньше гнездились у изогнутых стен вдоль платформ. Вместо этого торговые автоматы предлагали аккуратные ряды M&M’s, картофельных чипсов, мармеладных мишек и батончиков Snickers. Когда у французов появилась привычка перекусывать на ходу?
Мы направились на запад от «Денфер-Рошро», минуя знакомые станции, словно листая страницы моего дневника, – вот «Монпарнас», «Дюрок», «Фальгьер» – а затем скользнули над землей в парижскую версию телесериального городка мистера Роджерса. Утреннее солнце отражалось в оконах, с кованых балконов свисали разноцветные герани. Пришлось глубоко вздохнуть, чтобы успокоить бабочек в животе.
Я сошла на «Ла Мотт-Пике – Гренель». Там на платформе стояла дюжина молодых людей в старомодных жилетах и панталонах с подтяжками, носках в разноцветные ромбики и водительских фуражках. Один щеголял огромными усами, другой – изогнутой трубкой. Я оглянулась вокруг, но никто, казалось, не замечал или не обращал на это внимания. С каких пор подобное зрелище не вызывает всеобщего неодобрения? Мне хотелось погрозить этим подросткам кулаком и крикнуть: «В мое время я даже кроссовки не могла надеть, чтобы надо мной не смеялись!»
