Кроме сэндвича с индейкой на белом хлебе, в коробке лежат пакетики горчицы и майонеза, маленький пакетик картофельных чипсов Lay`s, ярко-красное яблоко и шоколадное печенье в упаковке. На дне коробки дополнительные салфетки. Я удивляюсь, почему мама не положила, как обычно, термос с чечевичным супом или остатками китайской еды, но, посмотрев на часы, вижу, что пора на занятие.
Когда я возвращаюсь в свой класс, меня уже ждут самые нетерпеливые трудяжки. Одна положила мне на стол яблоко – мысленно ставлю звездочку рядом с ее именем в списке посещаемости. Прочие вежливо копаются в моих контрольных образцах и узорах, не в силах устоять перед соблазном кипы вязаных вещей.
Вторая половина дня – это повторение утра, но примерно к трем часам дня группу охватывает вялое отупение. Глаза стекленеют. Взгляд Элеоноры выражает неодобрение. Даже Зора больше не болтает. «Как вы считаете, это хорошее прядение?» Кажется, это спрашивает Ганди, ловко демонстрируя, как на самом деле следует прясть хлопок. Я слышу слабое тик-таканье часов сквозь раздражающее монотонное бубнение и вдруг осознаю, что это мой собственный голос. Оглядываюсь на недопитый кофе в кружке.
Наконец раздается звонок, и занятие окончено. Кто-то вылетает пулей, надеясь по пути успеть сделать еще один заход на рынок. Некоторые выстраиваются в очередь с вопросами или комментариями, с прекрасными историями или с одной из моих книг для автографа. Некоторые приносят таинственные мотки – «Не могли бы вы сказать мне, что это такое?» – или сумки с шерстью их овец, или овец их друзей, или овец друзей их покойной бабушки, надеясь, что я смогу идентифицировать эту шерсть или, по крайней мере, похвалить их за то, что они предусмотрительно хранили ее все эти годы. Студентка, подарившая мне яблоко, стоит возле стола и аккуратно складывает образцы, сортируя их по размеру, засовывая в пакеты и упаковывая в мой чемодан, даже без моих просьб. Мысленно ставлю ей пятерку за семестр.
У нас есть пятнадцать минут, чтобы собрать вещи и покинуть школу до того, как часы пробьют 16:45. Ставлю стулья на место, в последний раз вытираю доску, возвращаю недопитую кружку кофе на законное место на столе. Больше медлить нельзя, или я опоздаю.
Колеса чемодана жалобно скрипят по глянцевому линолеуму. Когда-то оживленные классы теперь темны и пусты, продавцы упаковали свои вещи и ушли. У входа автобус нетерпеливо тарахтит в ожидании, пока в него не заберется последний преподаватель.
