— Инвалидов будет навалом… — тупая, как зубная боль, злоба вдруг засаднила в Игоре. — Уйма психически расстроенных мальчишек…
Его одолевала усталость. Как сквозь сон вслушивался он в монотонный голос диктора:«.. Корреспондент «Комсомольской правды» Евтушенко передавал, что «.. Город Аргун российские войска принялись методично обстреливать из всех видов оружия — от минометов до систем залпового огня. Гудермес тоже бомбили, в Шали безостановочно стреляли. Война растеклась, как раздавленная клюква, кровавым потоком…»
Игорь не понимал военной деликатесии. И даже славословы-корреспонденты пугали его воображение, как Ирина Мастыкина из «Комсомолки» заметкой «В Грозном закапывают братские траншеи»:
«По данным Министерства по чрезвычайным ситуациям Чечни, эта траншея на Центральном кладбище Грозного — уже вторая. В ней лежат солдаты и местные жители, русские и чеченцы — все те, кого сводные отряды МЧС вытащили из-под развалин. Когда «неопознанных» трупов в морге скапливалось слишком много, экскаваторы спасателей выкапывают траншею длиной десять-двенадцать метров, шириной — шесть. После чего трупы сваливают в ров.
Когда первый из двух был заполнен доверху, на кладбище валом повалили грозненцы — надеясь опознать родных. Тщетно. Не опознаешь ногу в ажурном чулке или грубом ботинке. Не идентифицируешь череп, изнутри выеденный птицами.
Над каждым могильником (сколько их еще будет?) поставлен монумент. Над каждым прочитает молитву капеллан отец Киприан — единственный православный священник в разрушенном Грозном. Спасатели спешат управиться до тепла, иначе станут реальностью эпидемии.
Имен убиенных уже не узнает никто. Такие данные имеются. Но обнародованы они не будут никогда…»
Игорь и Наталья одеревенели от этого бесчеловечного безобразия.
— Сваливают в ямы? Не похоронив даже по земному обычаю? — механически спросил Москаленко, пытаясь осознать, что случилось на этом пятачке Руси, где нет ни одной живой травинки, деревца и по всему плацдарму огненным валом прошла смерть…
Чертов пятачок земли… Сколько бы теперь мы не разбинтовывали его рану, отрывать будем как от живого, и с каждым витком станет все больнее. Стиснем зубы от нечеловеческой боли за убитых, пропавших без вести людей разной национальности. Эта война будет жить в памяти людей, как незаживающая рана. Другие раны могут зарубцеваться, а эта нет…
Диктор не умолкал, таскал изо дня в день, как муравей былинки, все новые известия:
