Москаленко изнывал от мучительного бессилия что-либо изменить в жизненной свистопляске, словно его басурманские рыночники окатили водой и выставили голенького на мороз. Задумано было Горбачевым, Ельциным остро, прямо, заманчиво, а исполнено ими дело паршиво, с проказой. Кое-какие сдвиги, конечно, появились. Свобода слова, совести, печати… но, увы, ярмо на просголю-динские шеи они набросили бездумно.
Он чувствовал, как дубела кожа, будто тело покрывалось высушенными чешуйками бессмертников. Так бывало в мальчишеские лета…
«Наберитесь терпения и вы увидите светлое завтра России — капитализм»… — верещали газеты. — «Коммунистические вертихвосты прикончены»… Где же разница между добром и злом? И он, Москаленко, сперва не разобравшись, восхищался российским переполохом, носился по друзьям-фронтовикам, предрекая новые бури. И вот сник… Вот и демократы натворили бед и заметались, как отравленные крысы… Извиваются перед народом, словно гадюки с вырванными жалами… Грянуло и для мафии суровое времечко… Когда-то же и кому-то нужно отвечать за разброд и шатания, за неурядицы… Ельцин обещал лечь на рельсы, если им не будут защищены пенсионеры, инвалиды, малоимущие?.. Ну и что? Обрюзг от пьянок и царских закусок, как пишет оппозиционная пресса, и все… забыл, не сдержал перед нами ни одного предвыборного слова»…
«Не бредни ли это? — спросил он себя как бы между прочим. — Перекрестись, Москаленко… Не все так худо, как вопят большевики Анпиловы… Я-то вижу… Вышли из подполья запрещенные произведения, сняли запрет с Библии, Корана, других священных писаний. Свобода… Говори и делай, что хочешь, но только по закону. И никто тогда тебя не тронет… Восстановлены в правах миллионы людей, невинно пострадавших от политических репрессией. Канули в бездну очереди, карточки, «дефицит» из-под полы, с черного входа. Ввели рынок… Больно он дается… Дело-то необычное. Товаров — пруд пруди. Увы, они дороговаты. Но вновь в который раз правители закурлыкали о достойной жизни в двухтысячном году. Хотя пенсии, зарплаты задерживаются… Шамовка нужна нам же, «гомо-сапиенсам», ежедневно. Но вот жаль, что Чечня подкузьмила Ельцина, подножку ему подставила. А так бы Бориска, может быть, и впаялся в историю Петром Первым, а где-то и Иваном Грозным. Прихлопнуть бы еще президенту коррупцию, уголовщину, да, видимо, духу ему не хватает. Больной он и старый человек, «что с него возьмешь!..»
Москаленко неторопливо покопался в книжном шкафу, достал тоненькую книжечку стихов «Бесы августа» поэта Ивана Савельева, на котором был увековечен эпиграф ярого политика Николая Травкина: «К власти пришли новые бесы…» Сжал губы, почувствовал, как они твердели, словно не мифическая опасность угрожала, а нечто реальное. Поэт кровью сердца писал об августовском путче девяносто первого года:
