Распаренный боцман лежал, откинув плюшевую занавеску, в белой маечке на койке и, насупясь, читал. Говорили, что до призыва, до сорок второго года, он был учителем в начальной школе, и всем на «полста третьем» это казалось забавным.
— …Что надо?
— Товарищ мичман. По кораблю должен заступить.
— Заступай, — сказал боцман и перевернул страницу. Книга была обернута в успевший засалиться лист вахтенной ведомости, но Шурка знал, что это — «Джен Эйр», которую боцман ночью забрал у Крохи: «Бессонница у меня. А тебе на вахте читать не положено».
— Два наряда имеешь?
— Имею, — сказал Шурка.
— Заступай.
В каюте стояла полутьма. Сразу за иллюминаторами темнел глухой борт «сто восьмого», меж бортами фыркал отработанный пар. Иван намудрил с цистернами, корабль приобрел ощутимый, градуса в два, крен на правый борт. Ночная лампочка светила на боцманскую грудь — просторную, как письменный стол.
— …Тя-же-ло? — ехидно спросил боцман.
— Нет, — разозлился Шурка. — Не тяжело. — Поднял выгнутую ладонь к берету: — Разрешите идти?
— …Кто за тобой, — рассеянно, зевнув и не отрываясь от книги, спросил боцман, — по графику-то?
— Старшина второй статьи Колзаков.
— Если он не возражает — добро…
Выходя, Шурка едва не сшиб Димыча. Брякнула коробка с «фильмой».
— Что?
Дима виновато сморщился:
— «Далекая невеста».
«Невесту» с начала навигации крутили раз десять. Снова будет белая от солнца Средняя Азия, снова девушки, утомительно распевая, будут ткать ковры с розами и хорошие люди в тучах белой пыли будут выигрывать скачки на замечательных скакунах.
— Брось ты… Хорошее кино.
— Двадцать фильмов базовый прокат дает, — закричал Дима с давней, незаживающей обидой, — на три месяца, на всю бригаду! А в бригаде — киноустановок!.. А что на «Трембиту» выменяешь?..
— Брось. Обед тебе на камбузе оставили, на плите. Иди, пока Иван не сожрал.
Поднявшись в ходовую рубку и шлепнув фамильярно по холодной лысине бесполезный на стоянке машинный телеграф, Шурка толкнул сверкающую надраенной латунью дверь штурманской рубки:
— Добро войти?
Сколько вахт они отмотали на пару с Блондином, сколько Вовка учил его стоять на руле и старпом — возиться с прокладкой… Здесь его принимали как родного, тем приятнее было спросить разрешения. Хозяин поста есть хозяин, а флотская вежливость прежде всего.
Блондин отмахнул короткий, пушистый после мытья чуб, любезно усадил на старый кожаный диван, предложил папиросу. Он понял, конечно, с чем Шурка пришел, но из вежливости сначала поговорили о том и о сем, о полученных утром новых штурманских картах, среди которых, между прочим, были карты района Сорочьей губы — не загреметь бы туда на всю зиму…
