Из-за этого, а может, из-за Жамьяна Дамдин стал нервничать. А тот, собирая овец, все кружил поблизости, размахивал бичом и громко покрикивал. Дамдин сразу догадался, что Жамьян и на этот раз хлебнул самогонки. Каждый раз он возвращался навеселе, когда с Цокзолом заезжал в айлы.
На протяжении всего пути Дамдин старался запоминать все, что ему попадалось на глаза: названия долин, гор, холмов и даже бугорков. И делал это неспроста. Он ни на минуту не забывал то, что сказала ему перед дорогой мать: «Плохой человек горазд говорить о еде, а хороший о том, что видел». Ему хотелось, чтобы после возвращения кто-нибудь спросил у него об увиденном в пути. Тогда бы он мог с такими подробностями рассказать обо всем, что ни у кого бы не осталось никаких сомнений относительно его, Дамдина, знаний. Вот как мечтал он стать уважаемым человеком и вырасти в глазах односельчан.
«Вдали от дома, не зная названия какой-нибудь речки, горы, не вздумай вмешиваться в разговор местных жителей. Ты не только их кровно обидишь, но и сами горы затаят к тебе недоброе. Если не знаешь, то называй Хайрхан», — вспоминал он наставления матери.
Из-за этого-то Дамдин и мучился, и терзался. Во-первых, он, не зная названий гор, долин и речек, никак не мог заговорить первым. Во-вторых, не хотел досаждать вопросами Цокзолу и Жамьяну, боясь, что они рассердятся и, чего доброго, подумают о нем плохо, а возвратившись домой, скажут односельчанам: «Дамдин-то оказался болтливым, как сорока».
И все же он нашел выход… Стал расспрашивать Цокзола или Жамьяна о какой-нибудь местности уже после того, как они ее минуют. И при этом обращался с вопросом так, словно хотел уточнить.
В дороге Дамдина больше всего удивляло то, что чем дальше продвигались они на север, тем гуще и выше становилась трава.
Несколько лет назад довелось ему побывать на возвышенности Баян. Там они собирали сено — гобийцы не имеют представления о том, что такое косьба. Собирали полынь, лебеду, перекати-поле, но если изредка попадались ирис или многокорешковый лук, считали это такой удачей, что разговоров потом было на целый год.
Тогда-то Дамдин и понял, какая это трудная работа — собирать сено. А здесь ничего такого не нужно было делать. Трава местами доходила до стремян и была настолько густой, что не было никакой необходимости собирать ее, нарывая пучками. Ее можно было накосить целую гору.
«Если бы нашему сомону разрешили здесь собирать сено, можно было бы заготовить его на много лет вперед», — мечтал Дамдин.
