— Спокойно… А как твой скот?
— Да ничего! Пылю все по степи, — ответил Базаржав, затем подошел к нему, сел и закурил.
Дэли на нем был куцый, а желтый шелковый пояс затянут слабенько. Рукава с обшлагами явно длинны. И тому, кто понимает толк в монгольской одежде, Базаржав, ясное дело, никак не мог понравиться. Сам же он, видимо, считал, что ему все к лицу. Черную шляпу свою он надвинул на глаза, грудь — нараспашку. Красные шелковые шаровары подобрал выше колен, так что ноги у него были голые. Правда, гутулы сидели хорошо. А вообще Базаржав слыл зряшным человеком, к которому пристает все плохое, что только есть у худонских парней.
Отец у него умер, когда он был совсем еще маленьким. Мать растила его баловнем и слишком многое позволяла. Потому-то он и возомнил себя главой айла еще тогда, когда у него и усов не было. Дома бывал редко, а все больше рыскал по степи: чем-то подторговывал, косился на подрастающих девчат и был весьма охоч до чужого кумыса.
Никто о нем хороших слов не говорил. Для всех он был баламутом и бездельником. Об этом он знал и сам, потому и с людьми был груб и упрям. Несмотря на это, сегодня Дамдин с Базаржавом легко нашли общий язык и завели задушевную беседу.
Базаржав, видимо, и сам был рад, так как раскурил свою трубку до такой степени, что она раскалилась. У него даже перед глазами поплыло.
— Счастливчик же ты, Дамдин, черт возьми! Ни в чем не нуждаешься — айл у Цокзола богатый… Ну, и потом… — И он, прищурив глаза, расплылся в улыбке.
Дамдин оживился:
— Да ничего! Живем…
— А что еще надо? Дочь-то их вернулась из школы?
— Да, вернулась. А что?
— Говорят, стала красавицей… Так?
Дамдин молча кивнул и улыбнулся.
— А ты сам поди уже глаз на нее положил.
Дамдин при этих словах вздрогнул и, посмотрев на Базаржава, едва слышно шепнул:
— Нет…
— Ну да, что на нее смотреть!
Дамдин почесал в затылке и сказал:
— Нет, почему же… — и что-то хотел, видимо, еще добавить.
— Вот дурачина! — перебил его Базаржав. — Чего испугался? А ты вообще-то раньше имел дело с ними? — стал допытываться он.
Дамдин заерзал и опустил голову. Базаржав сплюнул и решительно сказал:
— Что же получается? Жизнь свою на помойку хочешь выбросить?!
Потом, придвинувшись к нему, стал рассказывать о своих любовных похождениях.
Дамдин слушал Базаржава с раскрытым ртом, чувствуя, как меняется у него отношение к этому парню: теперь перед ним сидел совсем другой человек. Возможно, его подкупило и то, что Базаржав с такой доверчивостью раскрыл все тайны своей души. Они раскурили весь кисет табака и за разговором не заметили, как наступил вечер. Не заметили и того, что ушли верблюды.
