Но в тот миг, посреди засыпанного удушающим пеплом поля, Мерет не думал ни о каких «может». Он думал о единственных двух истинах, в которых не сомневался.
Первая: ему определенно стоит развернуться и шагать до тех пор, пока само название Малогорки не сотрется из его памяти.
Вторая: он так не поступит.
– Мерет!
Слышать, как Синдра – которая своим ором перебудила весь город, когда ей показалось, что кто-то тронул ее меч – шепчет его имя, когда он зашагал к беловолосой, было странно. Синдра не пошла следом, лишь неловко попыталась поймать его за плечо, пока он не ушел дальше в клубах пепла.
Синдра, которая однажды прикончила змея-жгучекольца, запрыгнув тому в пасть и прорубив себе выход обратно, боялась привлечь внимание этой женщины.
По правде сказать, и Мерет, наверное, тоже боялся. Или, может быть, думал, что чем ближе он сам к беде, тем лучше он сумеет уберечь от нее Малогорку. Или, может быть, некая темная часть, болезненно любопытная часть, которая и привела его в эту охваченную войной землю, хотела взглянуть в глаза убийцы, а не мертвеца.
Мерет не имел дела с «может быть». Только с тем, что знал как истину.
Кто-то ранен. И он способен помочь.
– Мэм?
Голос прозвучал так робко, что за треском огней и скрежетом металла распадающегося на куски боевого корабля, Мерет едва расслышал сам себя. Сэл Какофония, прерывисто, тяжело дыша и глядя вдаль, как будто ничего не заметила. Мерет подошел ближе, заговорил чуть громче.
– Вы ранены?
Она на него не взглянула. Она даже не обратила внимания, что все в непосредственной ее близости практически горит огнем. Шок, видимо; Мерету уже приходилось с таким сталкиваться.
– Мы видели, как рухнул корабль… – Он обернулся на обломки машины, устало испускающей струю пламени. – Ну, то есть все видели. – Он вновь посмотрел на Сэл. – Что случилось…
Или, если точнее, он посмотрел в дуло револьвера.
Медное, отполированное до блеска, идеально выкованное в виде ухмыляющейся драконьей морды, оно уставилось на него металлическими глазами. Барабан испускал пар, словно эта штуковина была живой и дышала. Гладкая рукоять из черного дерева прильнула к ладони – или ладонь к ней, – женщина нацелила револьвер Мерету в лицо и, держа палец на спусковом крючке, оттянула курок с характерным щелчком, который заглушил все звуки царящего вокруг ада.
Включая звук собственного сердца Мерета, рухнувшего в пятки.
Мерет уставился прямиком в ухмылку револьвера, в черную дыру меж его челюстей. На каждую историю об этой женщине приходилось по еще одной о ее оружии. Какофония изрыгает пламя, которое никогда не погаснет. Какофония гнет металл и ломает камень. Какофония гремит песнью столь яростной, что любой, ее услышавший, гибнет.
