Я записал сказанное им и с трудом сдержал побуждение оторвать глаза от бумаг и уставиться на него. Он говорил так убедительно, нарочито спокойно, как будто лишь мощным усилием воли подавлял непомерное глубокое чувство. На какую-то долю секунды я, черт бы его побрал, почти что проникся сочувствием к его матери, хотя не кому-нибудь, а мне приходилось каждый месяц при сведении банковских счетов переводить ей средства в Будапешт, где она жила.
– Силы небесные, – только и произнес Кимболл.
Вульф осушил еще один бокал и медленно покачал головой:
– Вы поймете, почему я могу перечислить разные виды ущерба. Я знаком с ними отнюдь не понаслышке.
Мне показалось, что Кимболл не улавливает намека. Вид у него был хоть и сочувственный, но самодовольный. Да и вообще он ухмылялся.
– Интересно, с чего вы решили, что я образованный человек?
Вульф поднял брови:
– Разве это не очевидно?
– Это комплимент, коли вы так решили. Я бросил школу в Иллинойсе, когда мне было двенадцать, и сбежал из дому. Вообще-то, это и домом не было. Я жил с дядей и тетей. Мои родители умерли. С тех пор я ни дня не посещал школу. Если кто и давал мне образование, то только я сам.
– Не самый худший выход. – Голос Вульфа звучал низко и тихо, не громче шепота. К такому тону он обычно прибегал, чтобы исподволь подтолкнуть собеседника к откровениям. – И вы еще одно доказательство тому, сэр. А Нью-Йорк сам по себе неплохая школа для юноши, если тот обладает сильным характером.
– Возможно, и так. Только я отправился не в Нью-Йорк. Я поехал в Техас. Целый год проторчал на Выступе[18], потом перебрался в Галвестон, а оттуда – в Бразилию и Аргентину.
– Вот оно как! Характера вам и вправду не занимать, а образование у вас космополитическое.
– Ну, я много где побывал. Прожил в Южной Америке двадцать лет. Главным образом – в Аргентине. Когда вернулся в Штаты, пришлось чуть не заново учить английский. Я пережил… Хм, я пережил много забавного. Повидал немало насилия, сам в нем участвовал, но когда бы и где бы это ни происходило, я всегда соблюдал правила. По возвращении в Штаты я торговал говядиной, но постепенно переключился на зерно. Вот где я нашел себя. Зерно требует от человека смелой прозорливости и готовности пришпоривать догадку, как гаучо лошадь.
– Вы были гаучо?
– Нет, я всегда торговал. Это у меня в крови. И теперь мне интересно, поверите ли вы тому, что я скажу… Не то чтобы я стыжусь этого. Порой, сидя у себя в кабинете, когда с десяток рынков только и выжидают, в какую сторону меня бросит, я вспоминаю об этом и горжусь. Два года я был разъездным торговцем.
