. Гассенди – не размышляющий на досуге помещик вроде Монтеня, стремящийся подражать в здравомыслии своим крестьянам. Хотя сам он происходил из семьи землепашцев, он был человеком книжной культуры, наследником итальянского Возрождения (недаром он итальянизировал свою фамилию). Но при этом Гассенди всегда сохранял связь с чувственными данными, с наблюдением и экспериментом. Хотя Декарт не был чужд всего этого, разрыв между ними очевиден. «Каким бы странным это ни показалось, – замечал А. Койре, – и как бы то ни было, – этот упорный противник Аристотеля, этот решительный сторонник Галилея, остается чуждым духу науки Нового времени, а именно, оживляющему ее духу математизации»
[278].
При желании можно было бы сказать, что фигура Гассенди служит одним из главных ориентиров на том пути, каким следует философия, идущая от античных наставников жизни, не соблазнившаяся эффектной, но в сущности чуждой ей ролью царицы наук, но оставшаяся прежде всего этическим учением и пекущаяся не о техническом прогрессе, а о спасении человеческой души. Эта философия взыскует не метода, но свободы, не прогресса, но гуманности, не государственного, но личного.
В наши дни наука Нового времени ассоциируется прежде всего с именем Декарта, тогда как Гассенди упоминается в лучшем случае как его оппонент. Однако такое положение дел вовсе не отражает ни расстановки сил в XVII в., ни, соответственно, степени влияния каждого из философов на становление современного научного знания. Уже в XVIII в. Дюпон-Бертри писал: «Немного было у нас ученых, которые принесли бы нации больше славы, чем Гассенди»[279]. А тот же А. Койре, которого мы только что цитировали, говорил, что «наука Нового времени – это реванш Платона, и этот победоносный реванш Платон взял не в одиночку. Это альянс – альянс, конечно, противоестественный, однако история видывала и не такие, – Платона с Демокритом, разрушивший империю Аристотеля, а демокритовскую онтологию – пустота, атомы – подарил XVII в. и бросил в бой против Стагирита не кто иной, как Гассенди»[280].
Как известно, Мальбранш был продолжателем философии Декарта. Как это нередко случается, в некоторых отношениях он превзошел своего учителя, и там, где для Декарта было много сомнительного и недостоверного, для Мальбранша ясно светит солнце разума. Недаром молодой Гельвеций в своих «Записных книжках» отмечает, что «Мальбранш подобен фосфору, который светится ночью и не распространяет свет среди ясного дня»
