. «Отбросим расхожий миф о статичности XVII века, апогея абсолютизма, застывшего в сиянии королевского величия, в единодушном национальном конформизме между неспокойным XVI веком и разрушительным XVIII, – пишет Ю. Метивье. – Те, кто верят в это, ослеплены роскошными фасадами Лувра и Версаля, первенством Франции в Европе. Нам же предстоит, подняв занавес, наблюдать актеров, игравших подлинную трагедию на сцене французских городов и сел, с поразительной регулярностью превращаемых в руины бесконечными войнами и внутренними распрями»
[129]. Лишь ко второй половине 1650-х гг. восстановилось относительное спокойствие.
Эмиграция, как внутренняя, так и внешняя, вообще стала заметной чертой этого времени. Вольнодумцы вроде Декарта были одиночками, так что их отъезд, будучи весьма заметным в интеллектуальном пространстве, никак не влиял на общую демографическую ситуацию в стране. А вот вынужденная эмиграция гугенотов, составлявших значительную часть мелкопоместного дворянства и купечества, весьма негативно сказывалась на общей ситуации, лишая Францию наиболее активной части ее населения, занимавшейся промыслами и торговлей. В 1679–1700 гг. эмигрировали не менее 200 тыс. гугенотов, и этот отток продолжался вплоть до 1787 г., когда выйдет Эдикт о терпимости. Эти люди, покидавшие Францию, разносили по всей Европе французскую культуру и в немалой степени способствовали превращению Франции в культурный центр мира.
Тридцатилетняя война усилила Францию и даже поставила ее над прочими державами. «Умерев 9 марта 1661 г., Мазарини оставил Людовику XIV умиротворенное и увеличенное королевство и дипломатические позиции, делавшие французского короля арбитром Европы», – пишет историк[130]. Декарт, скучая в Швеции, воспел Вестфальский мир в стихах для придворного балета. У французов был повод гордиться своей страной: Франция становилась все сильнее, а с 1685 по 1715 г. это была сильнейшая держава Европы. Она наконец эмансипировалась от ставших ей чуждыми папских и имперских интересов и начала играть первую скрипку в европейской политике, обойдя своих ближайших соперников – Испанию, Австрию, а на какое-то время даже и Англию (которая, утратив прочные позиции на континенте, вскоре получит абсолютное превосходство на море).
XVII в. был веком барокко – католического искусства, пришедшего из Италии. Барокко было не просто стилем в искусстве; оно выполняло важную идеологическую функцию, формируя образ монарха как божества. Культ короля-солнца очень многим обязан новой художественной парадигме. Это было время, когда западные страны с новым пылом обратились к религии. Культ святых в католицизме, вера в чудеса и пристрастие ко всему таинственному стало фоном повседневной жизни. Из Германии пришло и утвердилось на французской почве розенкрейцерство; все боялись колдовства, однако культ Сатаны и черная магия распространились повсеместно. Но даже если не принимать во внимание эти хоть и довольно массовые, но все же маргинальные увлечения, следует иметь в виду, что философы того времени в большинстве своем не были атеистами. Богом неизменно затыкали дыры в теории, однако это было возможно лишь потому, что он всегда был горизонтом мысли
