Черепухин обернулся к капитану и начал громко докладывать:
– Ваше благородие, приехал человек из Петербурга. Что делать?
– Откуда? – не поверил капитан.
– Из Петербурга, – повторил Черепухин. – Так у него и в подорожной записано, – и он показал скрученный в рульку листок.
Через щель, наверное, просунули, подумал капитан, и вон аж откуда принесло, зачем?! Но вслух сказал просто:
– Открывайте.
Орлов и Михеев начали открывать ворота, Черепухин им не помогал, конечно. Ворота открылись, и во двор въехали три собачьих упряжки со всяким добром, а рядом с упряжками шли трое. Переднего идущего капитан сразу узнал – это был Евлампий Сидорук, казак из соседнего острога, Алазейского, за ним шёл его старший сын Егорка, а уже за тем какой-то странный то ли господин, то ли промышленник, то ли купеческий служка, одетый очень тепло. Даже не одетый, а наверченный, будто кочан капусты. Молодой ещё, подумал капитан, смазливый, но здесь ему не по столичным прошпектам шлындать, девок тискать. Капитан сердито хмыкнул, повернулся и увидел Степаниду. Она стояла совсем рядом с ним и тоже смотрела на приехавших. Смотрела с большим интересом.
– О! – сказал капитан. – И она уже здесь!
И больше ничего не говоря, отвернулся и пошёл вниз по крыльцу. День был морозный, солнечный, падали большие редкие снежинки. Выйдя на середину двора, капитан остановился и ещё раз посмотрел на того незнакомого ему господина, а потом на Черепухина – и поднял руку. Черепухин подошёл к капитану и подал ему рульку. Капитан медленно развернул её и начал читать. Написано там было вот что:
По указу Её Императорского Величества Самодержицы Всероссийской и прочая, и прочая, и прочая, от Якутска до Зашиверска и до Среднеколымска, и до Алазеи, и до Нижнеколымска давать по ямам нашему штатному адъюнкту Григорию Осокину по две подводы с проводниками без всякого задержания и остановки, имая повёрстные деньги по указу, а именно на 10 верст по две копейки на каждую лошадь. А где лошадей нет, там давать уездные подводы, имая повёрстные деньги по полденьги на три версты, а без прогонов подвод не давать.
Дано в Якутске декабря 9 дня 1736 году.
Секретарь Иван Терентьев,
Смотрел Кузьма Богданов.
Адъюнкт, подумал капитан, что это за птица такая, и ещё раз перечитал подорожную, но про адъюнкта снова ничего не понял. И Петербурга не было написано. Ладно, подумал капитан, чёрт с ним, перевернул подорожную, там была видна печать якутской воеводской канцелярии и отметки, сделанные в Зашиверске, Среднеколымске и Алазее. Капитан посмотрел на адъюнкта. Тот сказал:
