Настя присела рядом с жуком и замерла, не в силах отвести от него зачарованного взгляда — Жук был просто великолепен! Очень-очень красивым! Соблюдены все пропорции насекомого: четкость и выверенность всех линий, тщательность исполнения, даже на лапках древний мастер старательно вывел каждый волосок, каждый отросточек и каждая чешуйка была выполнена им с высочайшим мастерством. Медные рожки притягательно золотились. На плоской спинке Жука был нанесен длинный ряд иероглифов. Настя осторожно провела по ним подушечками пальцев, и вдруг приятная теплая волна побежала по всему ее телу, незримо разлилась, обожгла и увлекла в таинственное, невесомое состояние…
…Закрыв глаза, Настя водила пальцами по письменам, как, если бы хотела прочесть их именно пальцами. Со стороны могло показаться, что она — слепа и пытается прочесть надпись на спинке скарабея пальцами, и, читая их, постигает великие таинства. Облик ее буквально менялся на глазах, наполняясь незримым светом…
…На душе у нее, и в самом деле, становилось удивительно как хорошо — светло, радостно! И удивительное, удивительное безотчетное счастье переполняло ее всю. Это было как во сне…
Она подняла затуманенный взор на таксиста. (Он настороженно следил за ней. В этот момент с его лицом произошло странное — оно покрылось испариной, а взгляд ожесточился и стал стальным, недобрым!)
— Откуда, ты говоришь, Жук?
— Из Асуана… из храма Абу-Симбел…
— В самом деле?
— Да.
— А почему здесь? Почему не в музее, а у него? — кивнула Настя в сторону старика. — Если он был найден в храме, значит, относится ко времени Рамсеса II! Так? Тогда — это историческая ценность! Настоящий артефакт! Как удалось скрыть его от властей?!
Таксист молчал, выжидая, пока она выплеснет на него все вопросы, а затем, подобострастно склонившись в поклоне, тихим шепотом, постоянно озираясь на входную дверь, торопливо заговорил, смотря колко, едко (у нее даже ладони вспотели от его колючего взгляда).
— Так было угодно Всевышнему! Это наша гарантия Мира! Мы храним его! Вы первые из европейцев, кто увидел Священного Жука! — он произнес это с таким переходом в шепот и намеком на серьезность положения, что Настю теперь уже всю окатило холодным потом. (И где-то у основания черепа заныло, защемило, словно недоброе предчувствие решило напомнить о себе жгучей болью.)
Внезапно до нее дошло, что араб говорит с ней на чистом русском языке.
— …Ты, ты говоришь по-русски!?
Араб потупил глаза…, побледнел… и, вдруг грохнувшись на пол, покаянно заламывая руки, зашептал:
