А Высоцкий возобновил осаду. Это ему дорого обходилось: свои крупные счета предъявляла «Таганка». Перед Любимовым за Высоцкого хлопотал режиссер-постановщик «Сюжета…» Сергей Юткевич, говоря, что это он виноват, не доглядел, не удержал… Словом, нес вздорно-прелестную чепуху.
Марина с теплотой вспоминает о своем российском житье-бытье: «В Москве я живу в среде художников, артистов, писателей. Все знают друг друга, часто встречаются, беспрестанно обмениваются мнениями… Это мое счастье: я всегда любила принимать у себя веселую банду друзей… По-русски говорят — «компания», что гораздо красивее… Часами оставаясь вместе, не скучают, философствуют за стаканом вина (это чисто по-русски), потом гитара, песня… Однажды во время съемок Он появляется немного под шофе. Я говорю: «А вот и мой паренек!» Я находила его симпатичным, немного смешным, кем-то вроде «середнячка». «Русский молодец» небрежно одет, коротко стрижен. Он невысок и круглоголов. И вдруг он меня приглашает танцевать. Он пытается поцеловать меня в шею! Я хохочу, как бы говоря этим: «Но послушайте, нет, как же так?!» Потом он говорил мне, что был этим ужасно раздосадован. Это было так смешно! Мне казалось совершенно немыслимым, чтобы наши отношения были иными, нежели дружескими»[182].
Поклонники следовали за Мариной по пятам. И какие! За ней увивались самые знаменитые, самые модные на ту пору кинорежиссеры, актеры, поэты, писатели, успевшие привыкнуть к тому, что обычно к их ногам падали поклонницы, а не наоборот. В случае с Мариной им самим приходилось вспоминать подзабытые амурные приемчики юных лет, пыхтеть, пыжиться и напрягаться.
Даже после того, как постоянным спутником Влади стал Высоцкий, преследования не прекращались. Но все — без толку, словно Марину внезапно окружила стеклянная, но абсолютно непрошибаемая стена.
Более того, и имя главного сердцееда Москвы со станции Зима Евгения Александровича Евтушенко не могло перевесить чашу весов в его пользу. И потуги преуспевающего кинорежиссера Андрея Михалкова-Кончаловского (наследника автора гимна СССР, сотен басен и «Дяди Степы»), считавшего себя наследником классиков «неореализма», ехидно поизмываться над «плебеем Высоцким, вырядившимся в нелепые для ресторана кожаные джинсы», эффекта не приносили[183].
Марина стихи слушала, скептическим замечаниям сноба-режиссера внимала, кивала, улыбалась, но только — Высоцкому. Наблюдательный журналист из «Комсомолки» Ярослав Голованов в своих записных книжках осенью 1968 года отмечал: «Ужинали в полупустом ресторане. В другом углу веселились Володя Высоцкий с Мариной Влади, Толя Гладилин, Вася Аксенов… Очень хотелось к ним присоединиться, да своих бросать неловко…»
