С плохо скрываемой ревностью Изольда Константиновна как-то обмолвилась: «Когда мы расстались, у меня было такое ощущение, что его женщины должны быть очень счастливы. Потому что у него был дар — дарить! Из будней делать праздники, причем органично, естественно. То есть обычный будничный день не мог пройти просто так, обязательно должно было что-нибудь случиться. Вот даже такое: он не мог прийти домой, чего-нибудь не принеся. Это мог быть воздушный шарик, одна мандаринина, одна конфета какая-нибудь — ну, что-нибудь! — ерунда, глупость, но что-то должно быть такое. И это делало день действительно праздничным. И потом, он тоже умел всякие бытовые мелочи: выстиранную рубашку, жареную картошку, стакан чаю — любую мелочь принимать как подарок. От этого хотелось делать еще и еще. Это было приятно…»[42]
Словом, ни единой строкой он не лгал в своих стихах:
«Мне каждый час хотелось сделать ночью брачной…»
«… И нельзя налево, и нельзя направо…»
Студийная преподавательница Высоцкого Вера Юлиановна Кацнельсон (кафедра марксизма-ленинизма) сетовала: «Курс был очень неудачным для него по части выпивки. А он уже пришел с этим… Он был мальчишкой, и мы без конца его обсуждали… Однажды в выходной день мы в очередной раз собрались у ректора, чтобы его обсуждать, он опять что-то натворил. Я ему потом говорю: «Володя, у меня сын только в школу пошел. А из-за тебя пришлось в выходной приходить».
Он отвечает: «Все, Вера Юлиановна, больше не буду. Чтобы не портить вам выходной!»[43]
У женатого студента Высоцкого, кроме «нарушений дисциплины», случались, разумеется, и мимолетные сердечные увлечения. А как не быть?
В каникулярное лето 1959 года выездная бригада студентов Школы-студии МХАТа развлекала своими мини-спектаклями по чеховским рассказам и концертами жителей подмосковного сельца Малино, что в Ступинском районе. Свидетель тех дней Андрей Федосеев рассказывал: «Однажды после спектакля Володя отправился в Малино на танцплощадку. Вижу — бежит один парень: «Андрей! Там вашему артисту по физиономии съездили!» Я собрал друзей, прибежали на танцплощадку. Володя сидит на скамейке, вытирает кровь из носу. Я к нему: «Кто тебя?» — «Юрка Егоров». Юрка мне заявляет: «Да ты что, защищаешь этих приезжих! Он же с Валькой танцевал, вот я ему и заехал за это!» Валька — это москвичка, приехавшая к нам на лето. Ну, я, конечно, Юрку враз обработал, проводил Володю до Дома колхозника…»[44]
Аза Лихитченко с ностальгией вспоминает те давешние подмосковные гастроли: «Володя умел захватывать аудиторию. Что-то в нем тогда уже было такое. Я поняла это после 3-го курса… Выходил Володя, который читал Щукаря, — в то время это был его коронный номер. Он говорил первую фразу — зал шумел, еще не отойдя от предыдущего, — затем вторую, третью. Зрители постепенно затихали, втягиваясь в его чтение. Потом он полностью овладевал залом, который буквально внимал каждому его слову. И заканчивал Володя при громовом хохоте и аплодисментах…»
