Всех остудил Кито — играли-то, несмотря на резкий ветерок, в одних рубахах.
На шарик выходило все мужское население Черемховки, за исключением тех, кто еще качался в зыбках, конечно.
Выбирал минуту для игры и сам председатель Макар Блин.
Ударял он хорошо, а вот за шаровкой в поле спешил медленно — протез то и дело вяз в мягкой земле, а потому казалось, что Макар Блин не бежит, а прыгает, как кенгуру. Впрочем, он приходил не последним и поблажки себе не просил. Напротив, когда Кито сделал вид, что не заметил «незаступленной» яры, сделал ему внушение: «У яры я тебе не председатель, а рядовой игрок!»
Уморил всех сегодня обманками Кито.
Отец его, Иван Мазеин, даже заворчал незлобиво, этак с тайной гордостью за сына:
— Вот архаровец, ну и архаровец!
Но Кито знал, какой удар у Витькиной шаровки. Шарик с талого пятачка вылетит в снег, ищи-свищи его потом, как лиса заячью нору.
— На обманке не ловлю, подаю как королю! — приговаривает Кито, а сам опять свою руку так вывертывает, что шарик взлетает вверх каким-то зигзагом.
— Кошено — брито, ворочено — гнито, — отвечает ему Витька и опять не ударяет.
Иван Мазеин рассердился.
— Кончай ночевать, Вовка, — сказал он сыну. — Поподавывай бабам-то…
«Поподавывай бабам-то» означало «подавай нормально, без фокусов», потому как женщинам «матка» шарик подбрасывал ровно и без обманки.
Но Кито, зная удар Витьки, продолжает свои заговоры:
— У воды, да не напиться, под гармонь, да не запеть…
Иван Мазеин только сплюнул, сел на землю и начал перематывать намокшие портянки.
И как раз в это время сухой треск разорвал воздух. Шарик зазвенел и со свистом унесся в голубое небо. Кито даже присвистнул ему вслед — досадно, столько хитрил, и все зря. А Иван Мазеин радостно улыбнулся:
— До морковкиного заговенья не найдут.
Натянул сапоги и неспешно потрусил в поле за своей шаровкой.
Оступился в яму с талой водой. Выбрался из нее обалдевший от ледяного купания, понесся в противоположную от яры сторону. Потом все-таки сообразил и повернул. Дважды пришлось отгаливать Витьке шарик, чтобы выручить незадачливого большака. И в третий раз шарик шел легкий, с отскоком. Такой летит дальше дальнего. И за этим шариком заставил бы Витька покопаться водящихся в снегу, не спроси за его спиной голос:
— Кто тут будет Виктор Черемуха?
— Я Виктор Черемуха, — сказал Витька и повернулся.
Перед ним стоял человек в офицерской шинели. Правда, погоны и петлицы были спороты, но Витька сразу определил — офицерская. Хромовые, с тугой гармошкой сапоги тоже говорили — офицер. А выцветшая, полинявшая фуражка с позеленевшей, давно не чищенной кокардой и вовсе убедила — бывший офицер. Стоял он как-то неловко, опираясь на толстую самодельную трость. Высокий рост как будто мешал ему. Казалось, что длинное сухое тело вот-вот сложится вдвое и будет нормальным. В узких, заметанных бровями глазах тлело недоверие: а может, обманываешь, парень? Большая, выбранная не по размеру фуражка то и дело сползала на лоб, и он поднимал ее за мятый козырек, стараясь повнимательнее рассмотреть Витьку.
