— О законности не сужу, — во второй раз всем телом повернулся Печников, — но что хорошо, то хорошо. Я и сам помню эти уроки в Смородинном колке. Хорош лесок! Ох как хорош!
— Помер он, — тихо сказал Витька.
— Кто? — не понял его слов Печников.
— Смородинный колок помер.
— Как так?
— А вон она, — Витька кивнул на Марь-Васишну, — всю его кровь выпила. Она ведь не морсом торговала сегодня, а березовым соком.
— Свидетели есть? — спросил Печников.
— Есть.
— Кто?
— Я.
— А еще?
— В пыжиковой шапке там один. Но я не знаю, кто он…
— Я тоже не знаю, — оказал Печников.
— Есть свидетели! — внезапно останавливаясь, проговорил Витька. — Березы!
— Это потерпевшие на языке юриспруденции, — охладил его пыл Печников.
— Ну тогда небо, земля…
Марь-Васишна как-то незаметно стала замедлять шаги. Не оборачиваясь, Печников заметил:
— Гражданка, не отставайте!
Под ногами запел «скрипучий асфальт», который вел прямо в милицейский участок.
Витька сладко спал на деревянном топчане, когда в отделение вошла Ефросинья Петровна.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте! — поднялся навстречу ей Печников.
— Что-нибудь натворил?
— Ничего страшного. Да вы присаживайтесь, Ефросинья Петровна.
— А вы…
— Правильно: Печников Калина Сергеевич.
— Вы у меня учились… и…
— Тоже правильно, — улыбнулся Печников. — Каждый класс кончал дуплетом. Так что я считаю свое образование восьмилетним.
— Так что же наделал мой сын?
— Ничего, в общем-то, погорячился парень малость. Да как тут не погорячишься… Я бы и сам, если бы не был в форме… Вот что я установил в результате опроса…
Печников заглянул в листы протокола.
— Гражданка Марья Васильевна Сиренчикова путем сбора березового сока порушила деревья в Смородинном колке.
Ефросинья Петровна подошла к окну. Стекла были рябыми — шел первый теплый дождь. В открытую дверь дежурки осторожно вползали серые языки тумана. Весна повернула на тепло. После такого дождя обычно и просыпался Смородинный колок, вспыхивали малахитом его березы.
— Не только за березы придется ей перед народом ответ держать, — медленно проговорила Ефросинья Петровна. — Долгие годы собирались, да время никак не могли подобрать для суда над ней…
— Для суда? За что же еще?
— За войну.
— Не совсем понимаю…
— Да, за войну. И здесь был фронт, только без пушек. Вот вы воевали, с немцем лоб в лоб стояли — ваша ненависть ясна и понятна — если ты его не убьешь, то он убьет тебя. А, поверите, мы их здесь, за тыщи километров, ненавидели не меньше вашего. Но не все. Если память не изменяет, году в сорок втором спросила я как-то Марью Васильевну: «А вдруг немцы и сюда придут?» И, знаете, что она ответила? «А мне, — говорит, — что коммунист, что фашист — все одно. Лишь бы жить давал».
