— Да, школу закрывают — таково распоряжение районного звена, — не отрываясь от щелканья на счетах, ответил председатель. — И здание, естественно, освобождается.
— Бабы сказывают, будто и цену определили… Десять тыщ?
— Да, предварительно.
— С пристроем?
— Разумеется.
— Че ж, домок славный. Пожалуй, и стоит десяток тыщонок. Конешно дело, железо над сенками поржавело… И в погреб вода по весне заходит… А так ничего домок, фигуристый. Сенки можно перекрыть, погреб обвести канавой… Хундамент опять же кирпишный, не одну жизнь можно скоротать, коль в добрые руки попадут хоромы.
Марь-Васишна присела на стул, что стоял перед председательским столом. Скрипучий такой стул попался, так взвизгнул рассохшимся остовом, что все находившиеся в это время в правлении повернули головы в сторону председательского «кабинета». Марь-Васишна спокойно выдержала, дождалась, когда схлынет внимание к ней и Макару Блину, и продолжала еще более тихим, вкрадчивым голосом:
— Дак вот я и подошла, чтобы, это самое, ну, в смысле домок школьный поторговать… Циферка меня устраивает, не постою за ценой… Ежели поспособствуете…
— Чему поспособствую? — не понял Макар Блин.
— Ну, домок мне определить, в смысле — продать. Пять сотен могу и набросить поверх, ежли печеклад печь докладет да тесу на ворота колхозного выпишете…
Школа была единственным домом в деревне, стоявшим без ворот. Ворота заменял палисадник с низеньким штакетным заборчиком. Заборчик так себе, баран перешагнет. Но странное дело — деревенская живность: овцы, телята, коровы, возвращаясь с пастбища, не нарушали бог знает откуда им известный закон — не заходить в школьный двор, хотя там росла мягкая трава-конотопка. Будто знали по отсутствию ворот, что общественный дом тут стоит, школа. А школа в деревне — святое место, осквернять которое не дано права ни человеку, ни четвероногому.
— Обижаете, Марья Васильевна, — сказал раздумчиво председатель.
— Кого? — не поняла его мысли Марь-Васишна.
— И меня, и весь деревенский люд, а более всего — школьный дом.
— Это как же, Макар Дмитрич? — округлила глаза Марь-Васишна. — Да сколь обидки в том, что, не торгуясь, выкладаю денежки на стол?! Десять тыщ все-таки, не баран чихал! Это сотенку рубликами выложить — какая кучка выйдет?! А тыщу? Да сколь вы, Макар Дмитрич, в сельмаге упряжи на конный двор на эти деньги купите? Сбруя-то ремки одни, а не упряжь! На люди дак и стыд показаться… Дуги — самоделки… Кто щас с такими дугами ездит? Голь перекатная, и та магазинные дуги покупат. А я, вот те слово, председатель, в одночасье обернусь до сберегательной кассы. У меня и книжка с собой… А, Макар Дмитрич?
