И это было не единственное, чем удивил он нас в тот день. Оказалось, что Герой не укусил никого из моих товарищей. Через некоторое время мы собрались на соседнем огороде, обревизовали друг друга и обнаружили, что даже штаны у всех целы. Герой, значит, только пугнул пацанов, нагнал, как говорится, страху. Оттого, наверное, и рычал он так свирепо, и лаял, хотя в других случаях предпочитал не расходовать голоса.
Убедившись, что их всего-навсего взяли «на понт», пацаны принялись подтрунивать друг над другом. «А ты-то, а ты!..» – кричали они, вспоминая, кто как драпал, кто бороздил носом землю. Потом перекинулись на Героя («Да у него и зубов-то нет»), а когда я, обидевшись за Героя, начал пылко защищать его, досталось и мне тоже.
Через несколько дней насмешки прекратились. Герой сделался всеобщим кумиром. Случилось это так. Мать, поверив, что Герой не сбежит, стала отпускать его на прогулки. Правда, не одного пока, а со мной. Я выводил Героя на коротком поводке за калитку, и мы осваивали улицу: то есть я держался за ремешок, а Герой трусил от столбика к столбику, оставляя пометки.
Как-то, совершив обычный круг, мы остановились у нашей ограды: Героя почему-то заинтересовала молодая травка, он начал срывать отдельные былинки и жевать их, хамкать, брезгливо оттопыривая губы. Я и сам-то смотрел на это с немалым удивлением, а тут еще подошли мои дружки. Они и вовсе обалдели.
– Гляди, гляди! – заорали. – Собаку пасет!
– Колька, а он у тебя доится?
– Дай молочка собачьего!
Но тут другое явление отвлекло их внимание. Из переулка неторопливо выбежал знаменитый Полкан Дроздовых.
Как среди пацанов на улице всегда есть свой признанный вожак и тиран, так кобель Дроздовых считался повелителем окрестных собак. Полкан, хотя молодой был, но, благодаря своей силе и росту, царствовал уже давно. Перед ним трепетали. Привыкший к своему единовластию, Полкан даже не снисходил при встречах с другими собаками до обычного ритуала – не царапал землю задними ногами, не скалился, не рычал. Он просто кидался за ними – молча, без подготовки – как за какими-нибудь презренными кошками, – и те удирали с трусливым визгом.
Увидев Героя, Полкан недоуменно вскинул одно ухо: что это, дескать, еще за каракатица? Красив он был: высокий, поджарый, мускулистый – словно высеченный из камня. В царственном своем высокомерии Полкан не заметил, что переступил границу, отмеченную новичком. Да он и не признавал демаркационных линий: ему принадлежала вся улица.
