Из мальчиков нашего возраста могу вспомнить только маркиза Торриджани. Его отец женился на маркизе Паулуччи, а русские Паулуччи были друзьями нашей семьи[25]. Нас иногда брали в загородный дом семейства Торриджани под Флоренцией, но единственное, что помню об этом мальчике, это его удивление, когда он услышал, что мы уже ходили в театр, а ему было запрещено даже думать об этом, пока ему не исполнилось бы восемнадцать <…>.
<…> Чувствуя себя усталым, я мечтал об отдыхе и покое, поэтому [в 1878 г.] попросил у министра народного просвещения отпуск на несколько месяцев и, уехав со своей семьей в Дрезден, где жили родители моей жены, обосновался там. В Дрездене я встретил нескольких англичан, которые, увидев мои рисунки, были удивлены, что я никогда не отправлял их в Англию, уверяя, что они бы у них дорого продавались.
Я решил съездить в Сычёво[26], дабы понять, можно ли увеличить доход от имения, и, таким образом, покинуть всем семейством Одессу[27]. Я оставался в Сычёво в течение нескольких недель, восхищаясь энергией моего управляющего Карамышева[28], но убедился, тем не менее, что было бы слишком рискованно отказаться от службы в Одессе, не имея других доходов, за исключением таковых от сомнительных сельских урожаев.
Вернувшись в Дрезден, я получил письма от нескольких профессоров о том, что ситуация в Одессе складывалась всё менее благоприятно, что революционные движения усиливались во всех учебных заведениях, что в Одессу прибыл генерал Панютин[29], наделенный безграничной властью, и что он безжалостно арестовывал людей, бросал их в тюрьму и посылал их без всякого судебного разбирательства в Сибирь.
Моя жена[30] умоляла меня покинуть Одессу во что бы то ни стало. Мрачные лица студентов, которых она видела на улицах, пугали ее, и она была убеждена, что в условиях, описываемых одесскими профессорами, я никогда не смог бы серьезно работать. Я выжидал, пытаясь выяснить, можно ли воспринимать всерьез заверения англичан о моих рисунках или это было просто легкомысленной лестью. В итоге я решил поехать в Мюнхен и спросить совета у Ленбаха[31], которого считал лучшим немецким художником того времени. Однажды, встретив его у Пинакотеки, я поклонился. Он ответил и остановился. Я упомянул нескольких человек, ему знакомых, сказав, что это мои друзья. Он еще раз поклонился, а затем, без дальнейших слов, я спросил его, не даст ли он мне три урока по сто талеров за каждый.
