Врачиха заполняла в истории болезни паспортную часть:
— Где вы работаете, Нестеров?
— Я безработный сейчас… Временно…
Женщина вздохнула:
— Так много сейчас безработных…
Из-за ширмы донеслось:
— Ой, доктор, больно, больно!..
— Хорошо, — сказал доктор Блох. — Я дам вам пару свечей. А завтра купите в аптеке… вот… записал вам на бумажке.
Доктор и пациент, застегивающий брючной ремень, вышли из-за ширмы. Блох велел Нестерову лечь, спросил жалобы, наскоро осмотрел живот, язык, склеры. Руки у него были нервные, сильные.
— Болезнью Боткина не болели? — глаза у доктора Блоха были черные, взгляд пронзительный, выражение лица напряженное; в нем не было спокойствия, которое почему-то так хотел увидеть пациент Нестеров.
— Нет, не болел.
— Ваш адрес? — спросила врачиха.
Нестеров назвал.
— И домашний телефон запищите, — подсказал Блох. — Или родственников…
— У меня нет здесь родственников, — сказал Владимир. — Я живу в Питере не больше месяца.
— А где? — глаза Блоха сузились; доктор прямо таки зацепился за Нестерова глазами.
— Далеко… В другом городе… — Владимир почему-то не хотел отвечать определенней; наверное, потому, что ему не очень понравился взгляд доктора Блоха.
— Ну ладно!.. — доктор глянул в сторону, о чем-то задумался. — Будем госпитализировать… С камешками не следует шутить.
— Конечно, госпитализировать, — убежденно сказала врачиха. — Я уже и историю заполняю.
Блох направился к выходу:
— Поднимайте на этаж…
Как по волшебству, в приемном покое появилась санитарка — дебелая молчаливая тетя. Она поманила Нестерова пальцем и повела его куда-то по коридору. Проходя мимо комнаты отдыха персонала, Владимир увидел в ней работающий телевизор, нескольких женщин в белых халатах — по виду санитарок. Они, не отрываясь, глядели на экран. Показывали какой-то ужастик: трупы, едва не разваливаясь, толпой брели по ночному парку, потом осаждали какой-то павильон… Владимир молча взглянул на часы. Было около двенадцати.
Санитарка завела его в тесную, едва освещенную комнату и властно кивнула на кушетку. Нестеров сел. Покопавшись в каком-то шкафу, санитарка кинула Владимиру на колени дурно пахнущую — все той же карболкой больничную одежду, подтолкнула к нему ногой потертые дерматиновые тапки без задников. Обронила (действительно, обронила — будто серебряный рубль потеряла):
— Одевайтесь!..
И стояла, смотрела, как Нестеров, морщась от боли, стягивал с себя свои частные штаны и надевал общественные. Больничные штаны оказались ему чрезвычайно коротки — чуть ниже колен. Куртка, которую здесь принято называть пижамой, была очень толста и продублена — практически не сгибалась в рукавах; из трех полагающихся пуговиц оставалась только одна. И была пижама столь тесна в плечах, что Владимиру пришлось поджать плечи к голове и в таком положении оставаться.
