Однажды ранним дождливым утром Анна-Корнелия спустилась в кухню и увидела, что печь уже докрасна раскалилась, а около нее, поставив ноги на решетку, сидит Винсент — на коленях у него лежала почти готовая копия картины «В часы труда».
— А, это ты, сынок! Доброе утро, — с удивлением сказала Анна-Корнелия.
— Доброе утро, мама. — Винсент ласково поцеловал ее в щеку.
— Что ты встал сегодня так рано, Винсент?
— Мне захотелось поработать, мама.
— Поработать?
Анна-Корнелия поглядела сначала на рисунок, потом на горящую печь.
— Ты хочешь сказать, что решил растопить печь. Но тебе не стоило беспокоиться из-за этого.
— Нет, мама, мне надо рисовать.
Анна-Корнелия через плечо Винсента снова взглянула на его рисунок. Ей казалось, что это ребяческая забава; ведь срисовывают же дети картинки из журналов.
— Ты собираешься всю жизнь заниматься рисованием, Винсент?
— Да, мама.
Он рассказал ей о своих планах в о том, что Тео согласен ему помочь. Вопреки ожиданиям, Анна-Корнелия была довольна. Она быстро вышла в свою комнату и вернулась с письмом в руке.
— Наш родственник Антон Мауве — художник и зарабатывает кучу денег. Это письмо от сестры пришло всего только позавчера, — Мауве, ты знаешь, женат на ее дочери Йет, — она пишет, что минхер Терстех у Гупиля продает всякую картину Антона за пять или шесть сотен гульденов.
— Да, Мауве становится одним из самых известных наших художников.
— А сколько надо времени, чтобы сделать одну такую картину, Винсент?
— По-разному бывает, мама. На одно полотно уходит несколько дней, а на другое целые годы.
— Целые годы! Бог мой!
Анна-Корнелия задумалась на минуту, затем спросила:
— Можешь ты нарисовать человека так, чтобы было похоже?
— Право, не знаю. Наверху у меня есть кое-какие рисунки. Я тебе их покажу.
Когда он вернулся, мать, уже в белом кухонном чепчике, ставила на печь чугуны с водой. Бело-голубой кафель, которым были облицованы стены кухни, наполнял ее веселым блеском.
— Я готовлю твой любимый творожный пудинг, — сказала Анна-Корнелия. — Помнишь?
— Ну, как не помнить, мама!
Он неуклюже обнял ее за шею. Мать задумчиво улыбалась. Винсент был ее старшим сыном, ее любимцем; единственное, что омрачало ей жизнь, — это его неудачи.
— Хорошо жить дома, у матери? — спросила она.
— Замечательно, моя дорогая, — ответил Винсент, шутливо ущипнув ее свежую, хоть и морщинистую щеку.
Анна-Корнелия взяла в руки боринажские рисунки и стала внимательно рассматривать их.
— Винсент, что же получилось с лицами?
