Жажда жизни: Повесть о Винсенте Ван Гоге | страница 35



Винсент понял теперь, почему поселок показался ему таким пустынным и заброшенным: Малый Вам — это отнюдь не та горстка лачуг, которые лепятся по оврагу, а город-лабиринт, раскинувшийся под землей на глубине семисот метров; в этом лабиринте и проводит большую Часть суток почти все здешнее население.

9

— Жак Верней вышел в люди собственным умом, — говорила мадам Дени Винсенту за ужином, — и как был, так и остался другом углекопов.

— А разве не все, кто выходит в люди, остаются друзьями рабочих?

— Нет, господин Ван Гог, не все. Как только кто-нибудь выберется из Малого Вама в Вам, он уже на все смотрит по-иному. Ради денег он держится хозяев и забывает, что когда-то сам надрывался в шахте, как каторжный. Но Жак правдивый и честный человек. Когда у нас бывает стачка, рабочие его одного только и слушают. Ничьих советов не признают, кроме его. Вот только жить ему, бедняге, осталось недолго.

— Что же с ним такое? — спросил Винсент.

— Обыкновенное дело — чахотка. Ни одному шахтеру не миновать этого. Уж не знаю, протянет ли он до весны.

Скоро пришел и сам Жак Верней. Это был низкорослый, сгорбленный мужчина с ввалившимися и печальными, как у всех боринажцев, глазами. Из ноздрей и ушей у него торчали волосы, брови были лохматые, голова давно облысела. Услышав, что Винсент — проповедник, присланный облегчить долю углекопов, он горестно вздохнул.

— Ах, господи, — сказал он Винсенту, — столько людей уже старались нам помочь. Но все идет по-прежнему. Ничуть не лучше, чем было.

— Значит, в Боринаже живется тяжко? — спросил Винсент.

Жак помолчал, потом ответил:

— Мне-то самому живется неплохо. Мать выучила меня читать, и поэтому я стал мастером. У меня маленький кирпичный домик у дороги в Вам, да и на еду нам всегда хватает. Мне жаловаться не на что…

Жак оборвал разговор — его начал душить приступ сильнейшего кашля; Винсенту казалось, что его плоская грудь вот-вот лопнет от натуги. Несколько раз Жак выходил за дверь и отхаркивался, потом снова уселся на свое место в теплой кухне и стал тихонько теребить вылезавшие из ушей и носа волосы и пощипывать брови.

— Видите ли, господин, мастером я стал только в двадцать девять лет. Легкие у меня к тому времени были уже попорчены. Но все-таки последние годы я жил не так уж плохо. А вот углекопы… — Он покосился на мадам Дени и спросил: — Как вы думаете, не свести ли мне его к Анри Декруку?

— Конечно, сведи. Ему не вредно будет узнать всю правду, как есть.