(5)
Едва начало темнеть, как Джо Боб Райн отправился домой, наказав Дэвиду закончить дневную работу и среди прочего — затащить на сеновал старую упряжь.
Прежде сеновал не был для Дэвида чем-то особенным. Но в последние дни, пусть это пришло в голову только что, мысль подняться туда вызывала тревогу. Теперь он даже жалел, что отца нет в конюшне, — при иных обстоятельствах он и подумать о таком не мог. Обычно рядом с отцом он напрягался, не зная, когда тот рассвирепеет и даст взбучку, — хорошо, если только на словах. Будь отец в лавке, думал он, мысль забираться по лестнице с упряжью не нагоняла бы страху. Но одному в сгущающихся сумерках было очень неуютно.
Лошади тоже беспокоились — уже несколько дней. Они фыркали, таращили глаза и не поддавались уговорам. Папаша считал, что дело в погоде. Из-за нее, мол, капризничают.
Может быть. Только на памяти Дэвида они так себя не вели. Они не очень-то капризничали — скорее были напуганы.
Стоило поднять глаза на сеновал, и он будто чувствовал чей-то пристальный взгляд и еще что-то — слово само пришло на ум — ЗЛОВЕЩЕЕ.
Полная ерунда, но именно это он чувствовал. Зло на сеновале.
Нелепица какая-то. Самыми злыми созданиями на сеновале были крысы. И ничего больше.
Повторив себе это дважды, он глубоко вдохнул, подхватил упряжь и направился к лестнице.
Чем выше он взбирался, тем сильнее наплывало сознание нереальности происходящего. Точно он знал, что кто-то притаился у самого края сеновала и ждет, чтобы наброситься на него. В голове возник образ огромной руки, хватающей его за макушку, отрывающей от ступенек и словно щенка швыряющей вниз. Еще шаг — и ему показалось, что сверху донесся скрип. Так скрипят ржавые петли. И запахло падалью. Может, там дохлые крысы?
Снова скрип.
Он замер.
Сейчас все звуки стихли. Но запах усилился. Почти невыносимый.
Еще одна ступенька — и он заглянул на сеновал.
Там лежал старый ящик для плуга. Весь в земле, будто выкопанный из могилы. И на мгновение ему показалось, что крышка слегка шевельнулась — как если бы кто-то спрятался внутри и быстро ее закрыл.
Он понял, что не может глотнуть. Этого ящика он не помнил.
Оставалось подняться на несколько ступеней и выбраться на сеновал. Потом пройти наискосок через кучи сена и закинуть упряжь на крюк в стене. Всего-то.
Только он не мог.
Даже если папаша отхлещет его вожжами — он не мог. Просто не мог двинуть ногой. Его сковал холод, как в середине зимы. А главное, он был напуган, как бывает, когда знаешь, что рядом свернулась готовая ужалить змея, но не можешь ее разглядеть.
