, насчитывавшей пока только восемь экземпляров. Переходили они к парнишке от Сент-Ива — то есть дня через два-три после поступления, поскольку читал профессор поразительно быстро. Финн же предпочитал знакомиться с рассказами по одному за раз. Читать он любил медленно, по ходу внимательно разглядывая иллюстрации и то и дело возвращаясь назад, дабы посмаковать понравившийся отрывок. Хорошие вещи заканчивать он никогда не торопился, будь то пирог или рассказ, и это вдвойне было верно и для «Веселых молодцев», за которых он взялся этим вечером.
Лампа у изголовья закоптила, и Финн чуть уменьшил пламя, прислушиваясь к шуршанию листвы за окном. Занавески он пока не задергивал, и сейчас ему было видно, что свет в профессорском доме все еще горит. Если уж быть точным — в доме Элис, миссис Сент-Ив, — поскольку раньше-то все здесь принадлежало ее старой тетке. Определенно, думать о хозяйке как о просто Элис было неуважительно, однако ее имя доставляло Финну сущее удовольствие. Он часто повторял его про себя, и со временем оно стало звучать для него словно название какого-то прекрасного цветка.
Внезапно паренька захлестнуло чувство одиночества, хотя и не без некоторого привкуса счастья. Финн задумался о той невероятной удаче, что привела его сюда, в этот уютный домик — первый на его памяти всамделишный дом, не считая крытого грузовика, в котором жили они с мамой в дни их странствий с цирком Хэппи. Мысли мальчика обратились к матери, к счастливым денечкам их бесконечных путешествий и двум годам нищеты после ее смерти. Он вспомнил о том, как выживал на Биллингзгейтском рынке, где зарабатывал гроши, вскрывая ракушки — устрицы, как они на самом деле называются, — для Квадратного Дейви, сборщика этих самых устриц, а потом — про летние ночевки под Лондонским мостом, где одним особенно темным вечером он сделал открытие, что коротким устричным ножом можно быстро вскрыть и человека — если только знать, куда наносить удар. Финн оставил того незнакомца лежать в луже малинового цвета, едва ли не черной в царившей темноте, хотя и не знал, живым или мертвым, поскольку предпочел немедленно сделать ноги.
Паренька так и передернуло от мысли о том типе. Его до сих пор преследовали кошмары по ночам — повисшее над ним бледное лицо и вкрадчивый голос: «Пойдем-ка со мной, мальчик». Всего четыре слова, а потом в плечо ему вцепилась рука. Уж сколько раз Финн мечтал о том, как было бы здорово, если б напугавший его взрослый поганец помер — конечно, если это не произошло в ту летнюю ночь, — хотя, конечно же, желать такого грешно. Впрочем, теперь ему казалось, что всплывшая в памяти история приключилась вовсе не с ним или в какой-то другой жизни; в общем, он с радостью покинул Лондон и ничуть не жалел о том, что перебрался в сельскую местность. А нож так и остался у него, и порой Финн его даже затачивал, хотя скорее по привычке.
