Вдвоем они срезали тело с веревки и унесли. А когда тем вечером Эдвард не вернулся домой, поднялся переполох. Нашли окровавленный нож и следы волочения тела к реке. Шла весна, так что речка разлилась, и все решили, будто тело мальчика унесло вниз по течению в море, и на этом основании поиски прекратили.
Я приняла историю на веру — а во что же еще мне оставалось верить? В глубине души я подозревала, что ножом поработал Нарбондо, однако ничто в его поведении этого не выдавало. Прошло много лет, пока Мэри Истман в конце концов не рассказала мне всю правду, хотя только Господь Всемогущий знает, чего ей это стоило. Конечно же, бедная девочка ни в чем не виновата. Эдварда все равно было не вернуть, а она опасалась за свою жизнь. Нарбондо годами слал ей письма с вырезками из лондонских газет — сообщениями об убийствах и увечьях, — чтобы она не забывала его угроз. Мэри сжигала их, однако цели своей Нарбондо добился. По ее словам, страх терзал ее днем и ночью. И я молюсь, чтобы теперь-то она обрела покой.
Остальная часть моего рассказа — лишь предположения, хотя большую их часть высказал напоследок мой бесстыдный супруг. О страшных вещах он говорил беспечно, словно о само собой разумеющемся. Сентиментальность считал попросту вредной. Вы, профессор, полагаете себя рациональным человеком, но говорю вам, в рациональности существуют такие глубины, какие вам и не снились и в которые вы никогда не опуститесь, поскольку не такой вы человек.
Сент-Ив взглянул через окошко на луну, поднявшуюся над верхушками деревьев. Уже совсем стемнело, и внезапно он задумался, чем занимаются Элис и дети в ожидании его возвращения.
Матушка Ласвелл меж тем плеснула в бокалы еще немного хереса и внимательно посмотрела на Лэнгдона.
— У вас есть совесть и есть сострадание, — снова заговорила она, — и Уильям говорит, что вы несете в мир добро. А я верю ему, сэр. Вот только, скажу я вам откровенно, все эти три вещи такие же иррациональные, как и любое привидение в саване. Ученый в вас не дает вам понять — или же признать, — кто вы такой на самом деле.
«Внезапно в черном мраке под нами, всего в каких-нибудь двухстах ярдах от нас, в секунду затишья, ясно прозвучал человеческий голос…»[18] — Финн отложил журнал на столик возле кровати, все еще грезя затонувшими галеонами и трупами моряков, покачивающимися в волнах прибоя. Как же ему хотелось оказаться на том побережье и воочию наблюдать, как о скалистый берег разбиваются буруны, попутно высматривая, не выбросит ли море сундук с сокровищами! Он откусил кусочек пирога, который миссис Лэнгли принесла ему с вазочкой джема — последняя, кстати, уже пустовала, если не считать ложечки, — положил остаток на клеенку, тщательно вытер руки о штаны и принялся изучать обложки своей коллекции журнала «Корнхилл»
