Его всегда выслушивали с интересом, поражаясь его эрудиции, простиравшейся в самые неожиданные области знаний. Когда он говорил, он сам становился понятней людям, этот интеллигентски-застенчивый человек, неловко носивший военную одежду и платонически, по-книжному влюбленный в армию.
«Любопытный факт! — оживляясь, негромко восклицал он в беседе. — Вы, конечно, читали Стендаля, «Пармскую обитель»?.. Блестящие страницы военного реализма. Его высоко ставил наш Толстой… Примечательно, что историки литературы замечают лишь одну сторону, а именно — резко отрицательную — в отношении Стендаля к войне. Между тем, это верно лишь для батальных сцен Ватерлоо, завершивших авантюру «Ста дней». Если же вспомнить, как рисует Стендаль кампанию 1796 года… «Могучая волна счастья хлынула в долины вместе с оборванными, голодными солдатами»… Я хочу сказать, что Стендаль очень близок к нашему представлению о войнах справедливых и несправедливых…»
Те, кто слушал замполита, не могли не чувствовать, как гордится этот добрый человек своей принадлежностью к самой справедливой армии всех времен и народов. И слушатели гордились вместе с ним.
…Упреки в адрес батальона замполиту пришлось делить пополам с майором Бархатовым, тем более, что последний так и не был утвержден в должности и официально именовался как «и. о.». Бархатову и прежде не обещали повышения, но он все равно, по-своему ревностно, исполнял службу, и замполита буквально обезоруживало его бескорыстное усердие. На этот раз застенчивый замполит резко возразил против плана майора Бархатова.
— Нет, нет, такой приказ нельзя подписывать. Это же, извините, обман! — И на бледном, комнатном лице замполита выступили розовые пятна.
Комбат в смущении погладил пальцами подбородок. Собственно, любой вопрос он мог решать единолично: Железин — не комиссар, а всего лишь заместитель. Но — заместитель по политической части. Связан с политотделом, с партийной комиссией — отвечает перед ними больше, чем перед комбатом.
Смущение комбата длилось недолго. Он вспомнил, что замполит всегда мыслил академически, а дело, ради которого старается комбат, есть дело практической государственной необходимости. «Чего я боюсь? Кого спрашиваю?» — подумал майор. И подписал приказ.
Замполит узнал об этом только вечером, когда к нему, взбудораженный, пришел усатый старшина Грачев.
— Разрешите, товарищ майор?.. По личному делу, — сказал усач, отворяя дверь. А когда сел, обмякнув на стуле, тяжело вздохнул: — Как быть, товарищ майор? Посоветуйте… Первая рота, она, конечно, ведущая — так сказать, лицо батальона. И потом приказ, конечно, есть приказ. Но я привык к нашим линейщикам, к ротному, нашему, Ермакову… Восемь лет уже, как я на этой роте!..
