Но ему пора, замполит поглядывает на часы.
— Товарищ Климов, попрошу вас на минуту со мной…
Климов вышел в коридор. Замполит улыбнулся:
— Почему критикуют одного Никитенко? Поговорите шире. На повестке — инспекторская… А народ у вас золотой. И вас любят. Представьте, критикуют Никитенко, а сами на меня поглядывают: мол, во всем виноват этот лодырь, а лейтенант у нас хороший. Советую подумать: за что вас любят солдаты? Сдается мне, что у вас много мягкости. Если любят только за мягкость — это плохо…
«Сам он мягкий, этот майор! — подумал Климов, оставшись один. — Железного в нем — только звездочки на погонах. Мирный человек. Добряк, интеллигент…»
С такими мыслями вернулся на собрание и еще в дверях услышал голос Гребешкова:
— Лейтенант у нас мягкий, а мы этим пользуемся…
4
«Так вот чего недоговаривали!.. Щадили меня при замполите…» — сообразил Климов много позднее. А тогда, войдя в класс, он думал лишь о том, чтобы не залиться до ушей краской стыда.
«Мягкий»! Словцо-то какое! Он всегда казался себе мужественным и суровым военачальником. И теперь он не мог не покраснеть — глупо покраснеть всем своим мальчишечьим лицом. На глазах всего взвода.
Кто-то пробовал возражать Гребешкову:
— По лыжам мы на первом месте — так? Отстрелялись тоже не хуже других — верно? Так чего же панику разводить?
Взводного больше не упоминали (на это осмелился лишь Гребешков), но Климов чувствовал, что его, лейтенанта, имеет в виду каждый.
— Нам, по первому году, армию как объясняли? Не умеешь — научим, не хочешь — заставим…
— …Самосознание… А если которые в тумбочке его позабыли?
…Взвод учил своего лейтенанта. Чему? Чтоб он построже был!.. А он ведь и до этого не скупился: влепил выговор отличнику Абдурахманову, сунул пару «рябчиков» рядовому Никитенко. Любовь подчиненных никогда не была для него самоцелью…
Комбат сказал: «Вы много рассказываете, а с них нужно спрашивать…» Вот где корень. Комбат проницателен. Климов счастлив, когда рассказывает… Чувствует на себе десятки внимательных взглядов, а спроси кого-нибудь: «Какова скорость атомной ударной волны?» — и солдат неловко мнется. Зачем ставить человека в неудобное положение?..
…Лицо горело все сильнее, его словно покалывало горячими иголками. Климов вспомнил с завистью капитана Ермакова. Вот настоящий командир! Его никогда не упрекнут ни в мягкости, ни в жесткости. Он — командир… Как бы он повел себя на таком собрании? Что сказал?
«У вас, Климов, больное самолюбие…»
