Тишина.
— Ну и дурак, — повторил Хомяк, — Вот сам вроде лунный, святая кровь, а дурак.
— Не дурак. Сволочь он, — добавил Сивый.
А ведь у этого каштана была моя вещица, если он, конечно, не блефовал.
Василий во мне вдруг проснулся, сердце зашлось, отбивая набатом в ушах. Он очень волновался, и порывался вылезти из окопа — я даже дёрнулся, стиснув зубы.
— Ты чего, вылунь? — мои вздрагивания заметили.
Я поморщился. Ну, не скажешь же им, что тело не слушается Иного. Не поймут, и даже не посочувствуют.
Скорее всадят пулю в спину.
— Это Плетнёв был, — прошептал я.
Солдаты вокруг ахнули.
— Плетнёв? — переспросил Хомяк, — Стой, это Плетнёв, который из Плетнёвых?!
Я удивлённо обернулся. Они издеваются, что ли?
— Ну, наверное…
А Василий бунтовал. Сам я никогда бы не полез в лапы к сильному врагу, зная, что меня не прикрывают меткие ребята.
Меня снова дёрнуло, и я понял, что так дело не пойдёт.
— Да твою псину, — зашипел я, закидывая тело на бруствер.
— Сдурел?! — меня дёрнули за ноги, — Куда?
Едва я свалился назад, как включились навыки. Плечом в грудь одному, прикладом в скулу второму, лбом в нос третьему, по яйцам четвёртому… Они явно не ожидали от дохляка такой злости.
— Своло-о-очь, — зашипел Сивый, свалившись мне под ноги, — Тоже сбежать решил?!
Я сразу же вскочил на него и в один прыжок оказался за окопом. Перекатился, поднял голову.
Винтовка так и осталась у меня в руке. Ну, Василий, если нас убьют, я вселюсь в твою мать, жжёный пёс!
Сориентировавшись, я пополз в сторону того окопа.
— Эй, вылунь, — меня еле слышно окликнули.
Я обернулся, увидев, что солдаты во все глаза меня рассматривают. Кажется, до них дошло, куда я двигаюсь.
Сивый размахнулся, и рядом со мной упала сабля. Благодарно кивнув, я прицепил её к поясу и пополз дальше.
Поняв, что это будет слишком долго, я вскочил на карачки и, пригнувшись, побежал. Когда до окопа осталось несколько шагов, упал в траву, притих.
Вообще, в этот момент я крепко задумался, как быть дальше. Любой псионик мог вызывать изменённое состояние сознания, называемое «берсерком». Вот только применялся он в самых крайних случаях.
Это режим, когда отсутствуют обычно все эмоции, и остаётся только звериная ярость. А ещё вбитые в тело и разум боевые навыки, помноженные на максимальную реакцию. Бойцы у нас творили чудеса в таком состоянии, в обычном рукопашном бою побеждая до десятка человек.
Но режим «берсерка» имел один жирный минус. Он не реагировал на боль, и двигался к цели, игнорируя любую опасность.
