Обожженных и подавленных толпой пользовали городские лекари. Фруэла сообщил, что особо отличился тут доктор Керавн — он как раз подошел посмотреть на праздник и оказался близ места происшествия. И тут же бросился на помощь, благо сумку свою лекарскую он всегда таскает с собой.
Керавн был еще более раздражен и небрежен в манерах, чем обычно. Когда Монграна подошел, чтоб поздороваться с ним, он ядовито поинтересовался:
— Теперь-то вы убедились, консул, что я не чародей? Будь я им, я бы просто остановил пламя, не позволив ему разгореться. И теперь не возился бы с этими несчастными.
— Зато я понял, что вы человек самоотверженный. И предусмотрительный.
— Передай мне михальский бальзам, ты, урод! — Как будто не заметив этих слов, Керавн обращался к ученику. — И не забудь, нам еще к господину Зитте, его домой отнесли, но меня требуют. Так что нечего зевать и изображать сонную вошь!
Утром улица Шерстобитов жила так, словно никакого праздника и в помине не было. Лавки и мастерские открылись, как обычно, хозяйки, высунувшись из окон, обменивались свежими сплетнями, попутно развешивая белье, дети с воплями тузили друг друга либо, открывши рты, пялились на троих всадников, шагом проезжавших по мостовой. На всех были плащи ополченцев — серые, плотные, с капюшонами. Поскольку это не была регулярная армия, ополченцы одевались кто во что горазд, и единственное, что шло за форму, — эти плащи. Правда, тот, что ехал впереди, капюшон откинул, чтобы все могли обозреть его геройскую усатую личность, украшенную свежим рубцом на подбородке. За что и удостоился взглядов не только от детишек, но и от их мамаш — одобрительных и многообещающих. Второй, нескладный здоровяк, несмотря на крупное телосложение, гляделся не молодецки, а как-то уныло, похоже, продолжительная военная кампания так и не сделала из него боевого кавалериста. Третий, напротив, держался в седле небрежно, можно сказать, развалившись. И столь же небрежно съехал с седла, когда показался дом доктора Керавна.
— Ну, все, парни, — сказал он, — я пошел. Да и нечего было со мной тащиться.
— Это тебе на приказы плевать с Серой башни, — сердито ответил усатый. — А нам капитан велел тебя до места доставить, чтоб ты по пути не смылся.
— Доставили, ладно. И раз уж так, гнедого с собой заберите. — Он передал уздечку унылому здоровяку.
— Как же так? Он же твой…
— Потом из казарменной конюшни заберу. А то они его тут уморят.
И, не дожидаясь ответа, пошел к дому. Походка его была столь же небрежна, даже расхлябанна. Иногда он касался рукой стен, чтоб сохранить равновесие. Складывалось впечатление, что парень перебрал, и на сей раз на него с одобрением взирало не женское, а мужское население улицы.
