Не успел.
Так какого ж демона он, вместо того чтоб попытаться уйти из проклятой гостиницы под покровом ночи, приперся в этот подвал?
Потому что в Степи он один от кочевников не скроется. А со своими здешними спутниками — тем более. Надежда одна. Подход пограничников. У Бото не хватит сил ударить по всем крепостям оборонительной цепи — да и зачем ему? Достаточно прорвать оборону двух-трех гарнизонов, а потом орда хлынет потоком… нет, это я отвлекся. Да, надежда на помощь… Но надежда это исчезающе мала. Даже если имперцы станут преследовать этот передовой отряд кочевников, они, скорее всего, придут на наше пепелище.
Но после того, как Варинхарий перемолвился с Азатом, которого намерен был отправить оборонять гостиницу вместе с остальными, парень сказал ему нечто такое, от чего в голове михальского шпиона забрезжила некая смутная идея. Насколько она смутная — и совершенно безумная, — он и сам сознавал. А чего еще ожидать после такого дня? И если б он еще немного промедлил, позволил себе подчиниться голоду и всепоглощающей усталости, то никуда бы не пошел. Но Варинхарий привык использовать все возможности, которые ему предоставляла жизнь. Даже самые безумные. А михальцы к тому же не отвергают того, что в иных странах считается запретным. Или вовсе несуществующим.
Он кликнул с собой Саки — не потому, что опасался идти в одиночку. Но в гостинице было уже совсем темно, а в подвале вообще хоть глаз выколи. Поэтому он велел слуге прихватить светильник. Саки, при всей своей обычной болтливости, так притомился, что задавать вопросов не стал, а поволокся вслед за хозяином. Огонек мигал в его руках, пока Варинхарий отпирал дверь подвала — ладно, хоть не уронил, еще пожара здесь не хватало…
И так они очутились средь тьмы, смрада и брения.
Саки поставил лампу на бочку, и в тусклом свете Варинхарий увидел преступника.
Шуас лежал на полу, связанный, в замаранной рубахе. Сутки назад, когда Торк его обрабатывал, он сломался довольно быстро и проскулил то, что Варинхарий предполагал от него услышать. И вид у него был прежалкий — а кто бы, признаться честно, не был жалок в его положении? Он молчал, когда Гаттала вошел в подвал, и Варинхарий подумал, что убивец без сознания, иначе тут же принялся бы просить о милости, как делал это в конце допроса.
Но тут Шуас поднял голову, и михалец озадачился. Преступник смотрел не умоляюще, а даже с каким-то злобным удовлетворением. Свихнулся тут, в темноте и одиночестве?
