Искушение | страница 2
Афанасьев внутренне, втайне ведает, что эпоха лучше всего выражается и в тех отношениях, которые вроде б эпохе и неподвластны. Она, эпоха, всюду — и он понимает это, хотя и любит прикидываться наивным: и как автор, и как герой.
Она, только что прошедшая эпоха, породила странные типы — и Афанасьев исследует их. Эмоциональными средствами, но исследует…
Она породила мужчину, которого глубочайший с т р а х ж и з н и гонит все дальше и дальше…
Какой страх? Отчего? Откуда? Мирное время… «бремя штиля»… а вот есть же. То ли от военного детства, когда трупы товарищей по детсаду остались перед глазами навсегда? Но Афанасьев вроде и не застал войны… То ли от предчувствия Чернобыля?.. То ли просто от «генов» — от родительских генов, реагировавших на все эти десятилетия…
Не знаю.
И Афанасьев не знает.
Но честно констатирует.
Вот его суматошный, сумасшедший герой, исходя в истерической иронии, мечется от женщины к женщине, всюду встречая потребность в прочности, втайне укоризненные взоры (женские «гены» прочнее!) — и отводя глаза: как внутренне, так и внешне. Вот его Федор в отчаянии не знает, как, в свою очередь, быть с заполошной, взбесившейся бабой — его бывшей женой, — которая в мужчинах не видит, не чувствует прочности, а сама уж свободна от всего и от вся — свободна до того уж, что все обугливается вокруг нее. Свободна от истинных чувств к ребенку, от истинных чувств к мужчинам, от истинных чувств ко всем людям — от всего свободна… И лишь в конце в ней пробуждается нечто женское, мягкое, но мы ясно видим, что это скорее пожелание автора, чем реальность происходившего…
Как бы то ни было, второй персонаж — это женщина, ждущая прочности…
Как быть?
Что сказать Анатолию Афанасьеву?
Прочесть ему мораль — что и делает критика?
…А может, лучше задуматься?..
«На зеркало неча пенять».
Зеркало — оно всегда честно…
А тут оно еще и талантливо: чисто и артистично.
ВЛ. ГУСЕВ
ИСКУШЕНИЕ
Глава 1. ПРЕДОЩУЩЕНИЕ
Сергею во сне померещилось, что ночь как бы истаяла, и новый день, пряный, расторопный, постучал в окно. А он все не мог проснуться, рукой не мог пошевелить. Пока он спал, оказывается, наступило лето, и юные яблони в палисаднике подросли, и дали плоды, и дотянулись ветками до его окна. Мама вошла к нему в комнату, нарядная, крутилась, что-то переставляла с места на место, подол ее пестрого платья надувался колоколом. Сергею показалось, это не мать вовсе, а незнакомая, желанная девушка, и сейчас с ним произойдет колдовство, какое бывает лишь в снах. Он ее окликнул, она ему что-то ответила, смеясь, чудное лицо ее вспыхивало и гасло. Потом все смазалось, расплылось, исчезло лето, окно, яблони, воздух насытился тревогой, мать склонилась над ним озабоченная, в сером балахоне. «Тебе не больно, сынок?» — спросила она.
