— Эх, была не была, Иван Петрович, выпьем мировую. Выпьем и попляшем. Никто не увидит, не узнает. Только вот через крышу на нас смотрит, — показал он на солнце, — да и пусть смотрит, оно же греет и светит.
Ванюш пить отказался. Матви огорчился, да ненадолго, махнул рукой, вставил горлышко бутылки в рот и засосал, забулькал. Выпив больше половины, посмотрел на свет, неожиданно хрипло запел:
Одно солнце — ста солнцам не быть.
От выпивки богатства не избыть.
Эй, Матвей, не жалей лаптей,
До субботы доживем, новы лапти наживем…
«Надо бы отнять», — подумал Ванюш, но тут же решил подождать, посмотреть, как это у Сидоровых бывает. А то ведь и не узнаешь правды.
— Вот мы теперь как хорошо живем, — подмигнул Матви. — Извини, брат, не осуждай, прости. — И опять надолго запрокинул голову, допивая. Серая шляпа упала на пол и покатилась под колоду. Когда осталось не больше чем с рюмку, Капитун оторвался, посмотрел по сторонам красными выпученными глазами. Ванюша рядом с ним не было.
— Вкуса не знаете, зеленые еще.
Он икнул, выпил остаток, сказал: «Норма», тут же пошатнулся, упал, хотел подняться и совсем опрокинулся на спину. Лежал вверх круглым животом, плавно загребал руками, подрыгивал ногами, будто плыл по реке. И в раскрытую крышу смотрело на него чистое осеннее небо.
Посередине села стоит большой, крытый железом дом.
Это — правление колхоза. Вокруг дома молодые ивы и березы. Сейчас они пожелтели — осень. Опавшие сухие листья нигде не могут найти покоя — ветер гонит их, гонит, — только забившись под изгородь, отдохнут. На улице трава тонкими медными проводами перевилась, перепуталась. Лишь возле заборов еще зеленеет пырей, но и он низкий, редкий.
Толстое стекло на председательском столе отбросило на потолок солнечные лучи. На стене старые часы тикали неровно, поскрипывали, вместо гирь висела консервная банка. Из нее выглядывали кривые зубья бороны.
Широко открылась дверь, вошла голубоглазая, стройная девушка. На ней городское платье, туфли на высоком каблуке, на шелковые чулки она натянула еще узорчатые гольфы, и ноги ее оттого стали похожи на дудочки с полосками, что раньше на ярмарках продавали. Волосы у нее белые как лен, кудри выпущены из-под высокой шапки. Нос вздернутый, губы пухлые. Вошла — так сразу и запахло духами.
Из-за печки вышел старик сторож, Савка Мгди.
— Никита Савельич, — девушка назвала старика на русский лад, — меня тут никто не спрашивал?
Старик потер ладонью поясницу:
