— Вы хотели рассказать мне об Эстер, — мягко напомнил он.
— Это не имеет значения.
— Вы очень ее любите? — спросил доктор.
— Я ее ненавижу. Неужели непонятно? Я ее ненавижу и никогда уже с ней не встречусь.
— Когда вы ее возненавидели?
— Не помню. Мне кажется, я всегда ее ненавидел. По крайней мере, я на это надеюсь. В ней причина всех моих бед. Гадина ненавистная.
— Чем же она провинилась?
— Ей ведь незачем было это делать, правда?
— Зависит от того, что именно она сделала.
— Она его бросила, вот что она сделала. Ей ведь незачем было это делать, правда?
— Зависит от того, почему она так поступила.
— А, не будем об этом, — сказал Норман. Ему не хотелось это обсуждать, не хотелось, чтобы собеседник вставал на сторону его сестры. Всё равно ей нет оправдания. Единственное, чего ему хотелось, — чтобы его выслушали, не перебивая и не вынося предвзятых суждений. — Не будем об этом, — повторил он.
— Не желаете ли вернуться в палату? А в пятницу встретимся снова. Быть может, тогда будет проще.
— Нет, я не хочу в палату. Там я вообще ни о чем другом думать не смогу. — Норман навалился грудью на стол, уронил голову на руки.
— Рассказывайте с любого места, не обязательно с начала, — сказал доктор Литтлстоун. — Главное — начать.
Норман поднял голову.
— Один раз мы были в шуле, — негромко начал он, понимая, что никакое это не начало, — и я заметил, что он смотрит на нее.
— С кем вы там были? — Доктор Литтлстоун положил карандаш. — И кто на кого смотрел?
— С Давидом, — пояснил Норман, досадуя, что его снова прервали, — он смотрел… на мою сестру. Она сидела наверху. Вы, должно быть, знаете, что в шуле сидят отдельно: женщины наверху, мужчины внизу. Обычно мы снизу глазели наверх, как они входят. Конечно же, проще было заметить, как мы смотрим на них, чем когда они глядели на нас. Потому что нам полагалось смотреть на моего отца, который стоял внизу. Он тогда был раввином, утешал, так сказать, страждущих. — Совсем как Министр, подумал Норман, в первый раз подметив сходство между отцом и бывшим своим поставщиком. — Да, так вот, отец тогда был раввином, — громко повторил он. — А мы с Давидом подолгу таращились наверх. По-моему, большинство еврейских браков начинается именно так: со взгляда наверх. Если угодно, вынужденное поклонение. Может, для того нас и разделяют. Не знаю. Ну, в общем, таким вот образом мы проводили время в шуле. — Он примолк. — О чем бишь я?
— Вы были в синагоге, — напомнил доктор Литтлстоун. — Вы с Давидом внизу, Эстер наверху.
