Задыхаясь, выбрался по ступенькам на улицу, а очутившись на свежем воздухе, оперся на перила, чтобы справиться с холодеющим телом и жарким стыдом. Постоял, отдуваясь, и устало поплелся прочь. Язвимый стыдом, он пробирался вдоль стен и так стискивал зубы, что на лице его застыла свирепая ухмылка. Оскалясь, он испустил тихий звериный вопль, отделивший стыд от его существа. Он торопливо шагал к остановке. В автобусе он отвлечется на других пассажиров, на витрины за окном, на оплату проезда, может, даже разговорится с попутчиком.
К счастью, автобус не заставил себя ждать. Рабби Цвек вошел в салон, где уже сидели люди, и сел рядом с каким-то стариком. Но старик сошел на следующей остановке, рабби Цвек остался один, и ему ничего не оставалось, как только смотреть в окно. На этом маршруте не было магазинов, да и прохожие почти что не попадались, вдобавок автобус пустел с каждою остановкой. Чтобы отвлечься от мыслей, лучше идти пешком, а не сидеть в одиночестве, когда не на что смотреть и не с кем поговорить.
— Ох, — вслух произнес рабби Цвек, — что же со мной такое. И Норман, — пробормотал он, — что же такое.
К нему обернулся пассажир-другой, но не расслышали, что он бормочет. Заметили только, что он расстроен, и поспешно отвернулись.
— Зачем мой сын, — проворчал рабби Цвек, — зачем моему сыну ходить к такой женщине? К нафке[19]! — Он вынужден был произнести это слово. Как иначе ее назвать? Хотя бы эту карту он должен был выложить на стол. И рядом с ней положить карту сына. — Мой сын и нафка, — ворчал он. — Почему, почему? Неужели он не мог найти себе хорошую еврейскую девушку? — жалобно вопрошал он. — Разве мой сын ущербный, что вынужден платить за такое? За таблетки, за шлюх он платит. Ой-вей, — вздохнул рабби Цвек, — что за жизнь, что за жалкая жизнь.
Он откинулся на сиденье и закрыл глаза. Скоро он будет дома, со своей доброй Беллой. В конце концов, жизнь не обделила его дарами. Не лучше ли поблагодарить Бога за них. До самой своей остановки он дремал. Выходя из автобуса, почувствовал, что на него смотрят, но его это уже не заботило.
— Моя добрая Белла, — повторял он себе. Этот якорь соединял его с домом.
Он вставил ключ в дверь. Белла уже ждала его. Рабби Цвек не отличался сентиментальностью, но тут бросился к дочери и заключил в объятия.
— Всё в порядке, папочка? спросила она.
— Да, хорошо, хорошо.
— Как поживает миссис Гольден?
— Миссис Гольден? — Он и забыл, под каким предлогом ушел из дома. — А, прекрасно, прекрасно. Как всегда. Искупаться хочу, есть горячая вода? — выпалил он.
