— Звали? Звали? — повторил рабби Цвек. — Зовут, зовут, мой сын жив.
— И как его зовут?
— Генри, — не раздумывая, ответил рабби Цвек и удивился, как быстро это имя пришло ему на ум. Так звали одного из бывших мальчишек-подручных в лавке, которого пришлось выгнать, потому что он щупал Беллу.
— Я не знаю ни одного Генри, — сказала женщина. — Да и они всё равно никогда не называют мне своих настоящих имен.
Интересно, подумал рабби Цвек, как представился ей Норман и какое имя назвал бы он сам, если бы она спросила. Он поймал себя на том, что направляется к ней, и, приблизившись, вдруг понял, что, хоть всю жизнь и смирял плоть, никогда не знал искушения. Он годами воздерживался — ради принципов, ради семьи, — но воздержание не составляло для него трудности. Теперь же он наконец познал искушение, и тело угрожало его предать.
— Господи, — пробормотал он себе под нос, замедлив шаги. — Я ведь уже старик. Так давно я жил без этого, так давно ничего не хотел. Почему же сейчас хочу? — Он почувствовал, что потеет. И замер. Он не спешил подойти к ней. В искушении была своя прелесть, и впервые в жизни он упивался ею. Скольких еще радостей он себя лишил? Все обстоятельства его жизни — покойная жена, Белла, замужняя дочь, полоумный сын — послушно улетучились из памяти; он ощущал лишь собственное разгоряченное тело. Он двинулся к женщине.
— Как выглядит ваш сын? — спросила она. — Я, кажется, догадываюсь, о ком речь. У меня не так-то много клиентов.
От ее вопроса он застыл на месте. На короткое время, пока плоть взяла верх, всё прочее утратило власть, теперь же, после ее напоминания, он увидел Нормана на больничной койке, клочок бумаги в кармане его халата и комнату этой женщины, с кем следовало разобраться здесь и сейчас. Он попятился от нее, ужаснувшись, что на миг пожелал разделить ее с сыном, и пламя похоти, только что лизавшее его тело, теперь обжигало стыдом. От унижения колени его задрожали, как вода[18]. Он коснулся плеча женщины. Она ни в чем не повинна. Время от времени она дарила Норману радость, и за это рабби Цвек был ей благодарен.
— Я пойду, — проговорил он. — Извините. Ошибка. Мы все ошибаемся. Я сам виноват, — добавил он, заметив ее вопросительный взгляд. — За другого вас принял. Но это не вы. — Он направился было к двери, но обернулся. — Вы добры, — сказал он. — Очень добры. Извините, ошибся я.
Он распахнул дверь и оставил ее открытой, чтобы свет из комнаты указал ему путь вниз по темной лестнице. Поспешно миновал приемную и прихожую.
