— Не нравится мне это, — признался рабби Цвек.
— Хочешь выставить меня дурой? — крикнула она. — После всего, что о нем писали в газетах?
Тем и кончился спор. Как ни протестовал рабби Цвек, как ни отказывался Норман учить языки, а тринадцатый день его рождения, вопреки традициям, прошел незамеченным. И лишь на шестнадцатый, когда у него уже густо росла борода, ему позволили заключить завет с Богом.
Завтракали в то утро поздно и урывками. Миссис Цвек пыталась нарядить Эстер, младшую, семилетнюю — по любым сведениям — балованную Эстер, которой материнская арифметика не коснулась. Потом миссис Цвек нужно было собраться и доделать холодные закуски. Она поправила шляпку, сшитую к торжеству, и вышла на кухню к остальным. Погладила Нормана по голове, хотя он уже значительно перерос мать.
— Сегодня твой день, — сказала она, — ты станешь мужчиной. Мой сын, лингвист, — привычно добавила она, — уже мужчина.
— Я три года мужчина, — прошипел он. — Кто тут кого дурачит?
Рабби Цвек шикнул на него: не хотел ссор.
— Идем уже. Поздно, — добавил он.
Белла, чьи ноги до этой минуты скрывал стол, направилась к двери.
— Ой-вей, — простонала миссис Цвек, — что у тебя на ногах?
— Чулки, — с дрожью в голосе ответила Белла. — Шелковые чулки из твоего комода.
Миссис Цвек ахнула.
— Мне пятнадцать лет, — напомнила ей Белла.
— Тебе двенадцать! — крикнула миссис Цвек. — Слышишь? Двенадцать! На будущий год, даст Бог, тебе исполнится тринадцать. Иди надень носки. В твоем возрасте — и чулки! Успеешь еще вырасти. Поверь мне. Иди переоденься, — взвизгнула она.
Белла заупрямилась, несмотря на испуг.
— Белла, — мягко сказал рабби Цвек, — в конце концов, какая разница?
— Нет, — ответила Белла. — Если мне нельзя идти в чулках, тогда я вообще не пойду.
— Переоденься. Слышишь? — прогремела миссис Цвек.
— Нет.
Не успела она ответить, как миссис Цвек влепила ей пощечину, потом другую, третью: ведь ее родная плоть и кровь собиралась с позором распустить полотно фантазии, которое она так усердно ткала все эти годы.
— Иди, Белла, иди переоденься, — взмолился отец. — Видишь, как ты расстроила маму. Белеле, ради матери, иди переоденься.
Белла замялась в дверях, и Норман сказал:
— Ради Христа, Белла, иди надень носки.
О Белле и ее чулках вмиг позабыли: ведь это такая мелочь по сравнению с вопиющим богохульством ее брата.
— Никогда в моем доме такого не было, — прошептал рабби Цвек.
— Да еще в день его бар мицвы, — в тон ему добавила миссис Цвек.
