— Примите это, и вам станет легче.
Голос его звучал ласково. Обошлось без белохалатных «доброе утро, как мы себя чувствуем сегодня». Он вмиг распознал Норманов страх.
— Выпейте, — продолжал он, — и я принесу вам чай.
Норман смотрел на розовые таблетки, лежащие на ладони санитара.
— Мои другого цвета, — отрезал он.
— Такого, пока вы здесь, — ответил санитар и негромко хохотнул, смягчая категоричность.
— Розовые, — фыркнул Норман. — Нет уж, спасибо. Я на розовые не куплюсь.
Он уже пил такие, розовые. Доктор Леви не раз глушил его розовыми. Он называл их «транквилизаторами», однако Норман отлично знал, что это на самом деле такое. Эти пилюли не давали ему видеть серебристых рыбок; Леви пытался превратить его в наркомана. Эти пилюли прогоняли его рыбок, чтобы отец и Белла могли сказать: «Мы же тебе говорили. Мы же говорили, что их нет».
— Розовые, — насмешливо повторил он, — цвет «будь пай-мальчиком», цвет «перестань меня доводить». Цвет «избавимся от доказательств». Нет уж, спасибо, сами их пейте. На здоровье.
Голос его осекся от мучительной боли, и он отвернулся от санитара. Не хотел, чтобы чужой заметил его беспомощность.
— А белых у вас нет? — с мольбой спросил он.
— Примите эти, — сказал санитар, взял руку Нормана и сжал его пальцы вокруг стакана. — Они от боли, — добавил он.
Что угодно, что угодно, лишь бы не болело. Даже розовые. Норман, не оборачиваясь, взял таблетки. Их цвет словно издевался над ним. Если долго смотреть на них, они станут белыми. Он силой мысли обратит их в белые, и они принесут ему кайф, величайший неописуемый кайф, который дарили белые. Но это было давно, признался он себе. Он вынужден был признать, что в последнее время кайф стал описуемым, разбавленным и рутинным. И женщина, и ласки, которым способствовали белые, — всё это тоже было давно, так давно, что желание испарилось. Он проглотил таблетки, не притронувшись к воде. Он никогда не осквернял белые жидкостью, тем более в последнее время, когда старался побыстрее проглотить всё, что сумел раздобыть, всухую, не смешивая с водой. И как же ничтожен оказывался результат!
— Нет-нет, — укорил он себя: не время предаваться раскаянию, не время начинать с чистого листа. — Я должен дать им отпор. Они ошибаются.
— Вы ошибаетесь… — Он повернулся к санитару, но тот ушел.
В отделении кипела жизнь. Недавно проснувшимся пациентам снова давали транквилизаторы. Сидевший напротив человек поманил его рукой; тот самый человек, вспомнил Норман, который вчера вечером таращился на отца и который, вероятно, всю ночь таращился на его кровать, как таращится до сих пор. Норман подошел к нему. В одной руке человек сжимал пилюли, второй по-прежнему манил его к себе. Норман схватил его за руку.
