Клялся в супружеской верности? Клялся. Помогло? Ну… Скажем так, есть причина, почему в Империи Эллинов блондинов в несколько раз больше, чем в других странах. И дело тут совсем не краске для волос.
Клялся не вмешиваться в дела смертных? Клялся. Вмешивается? Да постоянно. Бедная Мина до сих пор дергается при виде Рика, а ведь парень уже раз двести извинился за свое участие. И еще сотни и сотни правил, которые обязаны были выполнять другие, но не он сам. Классическая диктатура.
Короче… Как емко выразился Гермес: «Кони Гелиоса! Если отцу что-то не нравится, то пусть меня уволит». После чего щелкнул своими крылатыми сандалиями и испарился, только чтобы появиться через секунду с золотой ветвью в руках.
«Из садов Персефоны» — выдохнул тогда он, на мой удивленный взгляд. «Что-то вроде пропуска, даже не думай».
После чего забрал у меня телефон, ткнул на карту и бросив напоследок «Бывай», умчался в неизвестном направлении.
Как я там сказал? Дело техники.
— А-а-а-в.
В этот раз зевок подавить не удалось. Я бросил на паромщика усталый взгляд.
— Сколько нам еще?
Харон странно на меня посмотрел.
— Пятьдесят… Минут. Мертвые…
— Да-да, не любят спешки. Помню.
Точно, я же уже спрашивал. Похоже, проблемы с памятью начались. Понятное дело, со вчерашнего утра я практически не спал.
Слишком много навалилось. Башня, Кронос, звонки друзей и близких… Но сейчас, в безопасности, я мог расслабиться. Тем более, что от легкого покачивания и равномерных всплесков весла о воду меня еще больше клонило в сон.
А, к черту. Я прислонился головой к корме лодки и закрыл глаза. Заснул я мгновенно. Мне снилась мама. Не реальная, из прошлого мира. А Милена.
Милена Лекс.
Она сидела за столом в ресторане, разговаривала по мобильнику и весело смеялась. Над чем? Не знаю. Я уловил только слова «сын»… «правила»… «Кронос», и больше ничего. Мне хотелось позвать ее, предупредить, увести, но я не мог говорить или даже двигаться. Только смотреть.
Смотреть на собирающееся над головой тучи.
Бах!
— Господин Адриан, — разбудил меня хриплый голос Харон. — Просыпайтесь.
Я вздрогнул и открыл глаза. Шея потеряла чувствительность от долго лежания на деревяшке, а поясница затекла и нещадно болела. Я потянулся, чтобы разогнать кровь, и с трудом принял сидячее положение.
— Тяжелый… день? — поинтересовался Харон.
— Что-то вроде того, — зевнул я и огляделся по сторонам. — Мы еще не приехали?
Паромщик отрицательно покачал головой.
— Нет, еще… минут двадцать.
